Идущие сквозь огонь да сохранят пламя в сердцах своих.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
среда, 18 августа 2021
Идущие сквозь огонь да сохранят пламя в сердцах своих.
А что, если не привязывать свою безопасность к другим людям? Мне ведь ничего больше не хочется замыкать на других. Что это на самом деле такое — психопатия, социофобия, ПТСР или ещё какая пакость — я узнаю только после работы с терапевтом. А пока я знаю только, что:
1) да, я действительно очень боюсь подлинной глубокой близости и избегаю её;
2) предыдущий пункт верен, несмотря на то, что я, вроде бы, ни от кого ничего не скрываю, всегда готова говорить откровенно на самые серьёзные и животрепещущие темы, и вообще, сама на себя произвожу впечатление абсолютно открытого человека с «сердцем на ладони»;
3) и всё-таки, несмотря на предыдущий пункт, той самой подлинной близости у меня почти совсем нет;
4) исходя из всего вышесказанного, вероятно, я вообще не знаю, что это такое — подлинная глубокая близость, как она формируется, за счёт чего;
5) я не уверена, что мне вообще это надо, настолько глубок мой страх.
Достаточно печальная картина выходит.
Так вот, безопасность. Хочется полной независимости и только своего пространства, в котором больше не будет никого. Чтобы я могла просто лечь, хоть бы и на пол, свернуться клубком, закрыть глаза и утонуть, как в мягком вязком иле, в своих переживаниях. Своей печали, своём горе, своей апатии, своём страхе. Позволить им захлестнуть себя, опуститься на самое дно, а потом перевернуться на спину, открыть глаза и смотреть, как сквозь безмерную толщу воды, на едва пробивающиеся лучи солнца. На танцующие блики света. На яркое расплывчатое пятно светила.
Что здесь главное? Чтобы никто не трогал. Переживать эти моменты тяжёлого волнения в одиночестве, спокойно становиться беззащитной, зная, что никто не тронет. Здесь можно. Здесь всё можно и всё безопасно. Здесь спокойно. Как оборотень у Громыко — те трансформировались в укромных местах, потому что в момент перевоплощения кости у них становились хрупкими, как яичная скорлупа, и достаточно было бы просто сильного пинка в спину, чтобы убить. Вот примерно та же степень беззащитности, только измеряется она не секундами, а днями или даже неделями.
Кстати, вот я и нашла свою беззащитность.
Когда Даня сказал, что очень немногие могут влезть к нему в душу так, чтобы он почувствовал себя беззащитным перед ними, я загрузилась и начала думать, а как же это у меня устроено. Тогда я решила (возвращаемся к списочку в начале поста, пункт 2), что у меня вообще нет подобных категорий в жизни в силу того, что я ничего особенно не скрываю, спокойно делюсь и впечатлениями, и воспоминаниями, и мнениями, и чувствами почти с любым собеседником. И — вот это, кстати, на самом деле так — никакие откровения не делают меня беззащитной. То, что я о чём-то рассказала, не сделает меня слабее или досягаемее, что бы это ни было. Поэтому я ошибочно подумала, что в каком-то смысле я неуязвима, и даже если я впускаю человека в свой мир, это не открывает ему брешь в моей броне, потому что брони нет.
Но. Всё-таки оно есть, это «но». Моя беззащитность в моих переживаниях. В моментах, когда я позволяю себе в них тонуть. Когда тоскую без повода, или по призрачному поводу, или по воспоминаниям и людям, ставшим воспоминаниями. В моментах, когда я, отключаясь от внешнего мира, ухожу в свои чувства и медленно опускаюсь в их глубину, нащупывая кончиками расслабленных пальцев дно. Только в эти мгновения (часы, дни, недели) с меня спадает моя броня, к которой я привыкла настолько, что не просто не замечаю её и не ощущаю — я даже не могу её обнаружить, когда целенаправленно ищу и рефлексирую.
Это, кстати, заметно, если в такую минуту попробовать подбодрить меня какими-то стандартными словами. Я отвечу очень резко, почти огрызнусь — торопливое натягивание брони обратно, оборона самого мягкого.
Да, уязвить меня всё равно вряд ли получится. Если, конечно, человек не подошёл слишком близко, не завоевал полное и безоговорочное доверие, так, что я позволила себе в его присутствии на какое-то время разжать тиски вечного самоконтроля, расслабиться, сбросить доспех. И если такой человек дождётся такого момента, подождёт, пока я уйду к самому дну, и целенаправленно постарается ранить меня, целя в то, что болит, — у него это, скорее всего, получится. Может быть, даже так, что я уже и не всплыву.
Хвала богам, таких людей у меня немного: Майтимо да Проповедники, вот и всё. Да даже с ними — я, вроде бы, и могу отпустить себя, сбросить доспех, позволить тонуть... Но всегда есть какой-то маленький предохранитель в сознании: «Я не одна. Я могу надоесть своими страданиями. Я могу подставиться». И хотя мысль про «подставиться» достаточно абсурдна, она заставляет подсознание постоянно держать наготове механизм экстренного возвращения. Нетрудно понять, что абсолютному расслаблению и погружению на дно он не даёт случиться.
Я не знаю, появится ли когда-то такой человек, при котором я всё-таки смогу и этот механизм деактивировать. Тут слишком многое должно совпасть:
1) искренняя, глубокая и беззаветная любовь ко мне;
2) пресловутая подлинная душевная близость — даже если я пока не знаю, что это такое;
3) полное взаимное доверие;
4) такая необъяснимая логически штука как желание идти за любимой в самый ад и хотя бы быть там рядом с ней и держать её за руку, если не можешь вытащить;
5) ещё одна необъяснимая вещь — неподдельный живой интерес к той холодной тёмной бездне, которую я называю своей душой, сострадание и нежность к ней.
И желание защищать меня. От любой хтони, включая ту, что я сама натравливаю на себя же из своей же собственной души.
Я не очень представляю, как это работает, но ощущаю я свою душу именно как чёрную дыру. Тьма. Холод. Одиночество. И больше ничего.
Но вместе с тем, по каким-то непонятным причинам, тем, кого люблю, я могу давать и тепло, и нежность, и защиту. И могу, и даю. Я знаю, что в моих объятиях тепло, я знаю, что спокойно, потому что я могу защитить. И защищаю.
И мне иногда чертовски хочется, чтобы кто-то защитил меня. Чтобы оказался сильнее. Чтобы захотел защитить. Чтобы смог защитить.
Так уж обычно выходит, что те, кто хотят, не могут, а те, кто могут — не хотят.
Иногда — только иногда — до боли хочется, чтобы пришёл в мою жизнь тот, кто увидит, насколько я, такая сильная, нуждаюсь в защите. Увидит. Поймёт. И защитит.
Но, как я уже сказала, слишком многое должно совпасть. Даже это сочетание — способность увидеть, желание защитить, способность защитить — уже слишком много. Не говоря уж про пять пунктов, расписанных выше. Слишком много...
Так что я просто хочу такое место, где смогу быть беззащитной. И не бояться пинка в позвоночник. Потому что просто некому будет пинать.
1) да, я действительно очень боюсь подлинной глубокой близости и избегаю её;
2) предыдущий пункт верен, несмотря на то, что я, вроде бы, ни от кого ничего не скрываю, всегда готова говорить откровенно на самые серьёзные и животрепещущие темы, и вообще, сама на себя произвожу впечатление абсолютно открытого человека с «сердцем на ладони»;
3) и всё-таки, несмотря на предыдущий пункт, той самой подлинной близости у меня почти совсем нет;
4) исходя из всего вышесказанного, вероятно, я вообще не знаю, что это такое — подлинная глубокая близость, как она формируется, за счёт чего;
5) я не уверена, что мне вообще это надо, настолько глубок мой страх.
Достаточно печальная картина выходит.
Так вот, безопасность. Хочется полной независимости и только своего пространства, в котором больше не будет никого. Чтобы я могла просто лечь, хоть бы и на пол, свернуться клубком, закрыть глаза и утонуть, как в мягком вязком иле, в своих переживаниях. Своей печали, своём горе, своей апатии, своём страхе. Позволить им захлестнуть себя, опуститься на самое дно, а потом перевернуться на спину, открыть глаза и смотреть, как сквозь безмерную толщу воды, на едва пробивающиеся лучи солнца. На танцующие блики света. На яркое расплывчатое пятно светила.
Что здесь главное? Чтобы никто не трогал. Переживать эти моменты тяжёлого волнения в одиночестве, спокойно становиться беззащитной, зная, что никто не тронет. Здесь можно. Здесь всё можно и всё безопасно. Здесь спокойно. Как оборотень у Громыко — те трансформировались в укромных местах, потому что в момент перевоплощения кости у них становились хрупкими, как яичная скорлупа, и достаточно было бы просто сильного пинка в спину, чтобы убить. Вот примерно та же степень беззащитности, только измеряется она не секундами, а днями или даже неделями.
Кстати, вот я и нашла свою беззащитность.
Когда Даня сказал, что очень немногие могут влезть к нему в душу так, чтобы он почувствовал себя беззащитным перед ними, я загрузилась и начала думать, а как же это у меня устроено. Тогда я решила (возвращаемся к списочку в начале поста, пункт 2), что у меня вообще нет подобных категорий в жизни в силу того, что я ничего особенно не скрываю, спокойно делюсь и впечатлениями, и воспоминаниями, и мнениями, и чувствами почти с любым собеседником. И — вот это, кстати, на самом деле так — никакие откровения не делают меня беззащитной. То, что я о чём-то рассказала, не сделает меня слабее или досягаемее, что бы это ни было. Поэтому я ошибочно подумала, что в каком-то смысле я неуязвима, и даже если я впускаю человека в свой мир, это не открывает ему брешь в моей броне, потому что брони нет.
Но. Всё-таки оно есть, это «но». Моя беззащитность в моих переживаниях. В моментах, когда я позволяю себе в них тонуть. Когда тоскую без повода, или по призрачному поводу, или по воспоминаниям и людям, ставшим воспоминаниями. В моментах, когда я, отключаясь от внешнего мира, ухожу в свои чувства и медленно опускаюсь в их глубину, нащупывая кончиками расслабленных пальцев дно. Только в эти мгновения (часы, дни, недели) с меня спадает моя броня, к которой я привыкла настолько, что не просто не замечаю её и не ощущаю — я даже не могу её обнаружить, когда целенаправленно ищу и рефлексирую.
Это, кстати, заметно, если в такую минуту попробовать подбодрить меня какими-то стандартными словами. Я отвечу очень резко, почти огрызнусь — торопливое натягивание брони обратно, оборона самого мягкого.
Да, уязвить меня всё равно вряд ли получится. Если, конечно, человек не подошёл слишком близко, не завоевал полное и безоговорочное доверие, так, что я позволила себе в его присутствии на какое-то время разжать тиски вечного самоконтроля, расслабиться, сбросить доспех. И если такой человек дождётся такого момента, подождёт, пока я уйду к самому дну, и целенаправленно постарается ранить меня, целя в то, что болит, — у него это, скорее всего, получится. Может быть, даже так, что я уже и не всплыву.
Хвала богам, таких людей у меня немного: Майтимо да Проповедники, вот и всё. Да даже с ними — я, вроде бы, и могу отпустить себя, сбросить доспех, позволить тонуть... Но всегда есть какой-то маленький предохранитель в сознании: «Я не одна. Я могу надоесть своими страданиями. Я могу подставиться». И хотя мысль про «подставиться» достаточно абсурдна, она заставляет подсознание постоянно держать наготове механизм экстренного возвращения. Нетрудно понять, что абсолютному расслаблению и погружению на дно он не даёт случиться.
Я не знаю, появится ли когда-то такой человек, при котором я всё-таки смогу и этот механизм деактивировать. Тут слишком многое должно совпасть:
1) искренняя, глубокая и беззаветная любовь ко мне;
2) пресловутая подлинная душевная близость — даже если я пока не знаю, что это такое;
3) полное взаимное доверие;
4) такая необъяснимая логически штука как желание идти за любимой в самый ад и хотя бы быть там рядом с ней и держать её за руку, если не можешь вытащить;
5) ещё одна необъяснимая вещь — неподдельный живой интерес к той холодной тёмной бездне, которую я называю своей душой, сострадание и нежность к ней.
И желание защищать меня. От любой хтони, включая ту, что я сама натравливаю на себя же из своей же собственной души.
Я не очень представляю, как это работает, но ощущаю я свою душу именно как чёрную дыру. Тьма. Холод. Одиночество. И больше ничего.
Но вместе с тем, по каким-то непонятным причинам, тем, кого люблю, я могу давать и тепло, и нежность, и защиту. И могу, и даю. Я знаю, что в моих объятиях тепло, я знаю, что спокойно, потому что я могу защитить. И защищаю.
И мне иногда чертовски хочется, чтобы кто-то защитил меня. Чтобы оказался сильнее. Чтобы захотел защитить. Чтобы смог защитить.
Так уж обычно выходит, что те, кто хотят, не могут, а те, кто могут — не хотят.
Иногда — только иногда — до боли хочется, чтобы пришёл в мою жизнь тот, кто увидит, насколько я, такая сильная, нуждаюсь в защите. Увидит. Поймёт. И защитит.
Но, как я уже сказала, слишком многое должно совпасть. Даже это сочетание — способность увидеть, желание защитить, способность защитить — уже слишком много. Не говоря уж про пять пунктов, расписанных выше. Слишком много...
Так что я просто хочу такое место, где смогу быть беззащитной. И не бояться пинка в позвоночник. Потому что просто некому будет пинать.
вторник, 17 августа 2021
Идущие сквозь огонь да сохранят пламя в сердцах своих.
Что ж, рецепт на снотворное пока не понадобится, в Находке я была. И возвращаюсь во Владивосток, месяца через полтора, месяца на четыре. Потому что мне там хорошо. Море, сопки. И человеческий фактор, в очередной раз подтолкнувший к безрадостным мыслям.
Чёртово достигаторское восприятие мужчин и отношений! Я с ужасом осознала, что понятия не имею, чего хочу от отношений с противоположным полом и хочу ли вообще хоть чего-то. Хочу ли в принципе отношений.
Когда я в последний раз была искренне и беззаветно влюблена? А я скажу, когда. Осень 2015, училище, Ваня. Всё. Дальше — всё, начиная с Саши, продолжая Костей, Вадимом, Даниилом и Андреем и заканчивая Стасом — было этими грёбаными челленджами. Азарт. Вызов непонятно кому. Очередная победа, очередная неприступная крепость (вспоминаем Николеньку) у моих ног. И мне снова скучно. И появляется новая цель.
И вот — в итоге, хоть чуть-чуть выкарабкавшись из этого болота на небольшую кочку осознания происходящего, я, во-первых, наконец оказалась не во власти своих страстей и смогла посмотреть на них немного со стороны. А во-вторых, поняла, что таки не знаю, чего мне-то в итоге хочется. Серьёзные отношения? Просто встречаться иногда? Любить? Быть любимой? А кто такая эта ваша любовь?..
Чёрт ногу сломит. Не разберусь без терапевта. А пока не дошла до оного — продолжаю попадаться в ту же самую ловушку. Спасибо, что хоть в этот раз без дофаминовых перегрузок и ярлычка влюблённости на улетающей кукухе.
Надо признать, что он хорош — причём во всех смыслах. Более чем устраивает характер и моральные качества, и ведь красив, мерзавец, как Аполлон. Вообще не могу себя корить за то, что не удержалась — во-первых, не шибко дружеские поползновения он всё-таки начал сам. Ну и во-вторых, у меня никогда не было настолько красивого парня. Спать с юным Аполлоном — это почти передоз эстетического наслаждения. Эстетико-эротического. Короче, ни о чём не жалею.
И, несмотря ни на что, также не могу сказать, что сильно против того, чтобы добиться и этой цели. Оно, конечно, всё шибко иррационально, да и чисто психологически, ненормально это — относиться к живым людям как к целям, которые должны быть убиты. Потребительское какое-то получается отношение. Правда, тут надо помнить, когда и при каких обстоятельствах эта формулировка вообще появилась... Но, говорю я, и повторяю про это «но» — хорош, негодяй. Совпадение по множеству параметров, расхождение по которым раньше и не казалось критическим — но стоило ощутить, каково на вкус совпадение... и ничего другого особо и не хочется.
Быть любимой — оно, конечно, прекрасно. Но тут в голове всплывает и наш с Ванечкой любимый анекдот: «Ну что ты маешься? Ну не люблю я тебя, не-люб-лю», и мораль «Русалочки», что можно, мол, и покинуть родной дом, и пожертвовать всем своим миром, и добровольно стать бессловесной, и ходить, как по острым ножам, но он всё равно не полюбит тебя просто потому, что ты — не та. Так что — не просто «быть любимой».
Быть любимой тем.
И я свой выбор сделала. Причём много лет назад.
Чёртово достигаторское восприятие мужчин и отношений! Я с ужасом осознала, что понятия не имею, чего хочу от отношений с противоположным полом и хочу ли вообще хоть чего-то. Хочу ли в принципе отношений.
Когда я в последний раз была искренне и беззаветно влюблена? А я скажу, когда. Осень 2015, училище, Ваня. Всё. Дальше — всё, начиная с Саши, продолжая Костей, Вадимом, Даниилом и Андреем и заканчивая Стасом — было этими грёбаными челленджами. Азарт. Вызов непонятно кому. Очередная победа, очередная неприступная крепость (вспоминаем Николеньку) у моих ног. И мне снова скучно. И появляется новая цель.
И вот — в итоге, хоть чуть-чуть выкарабкавшись из этого болота на небольшую кочку осознания происходящего, я, во-первых, наконец оказалась не во власти своих страстей и смогла посмотреть на них немного со стороны. А во-вторых, поняла, что таки не знаю, чего мне-то в итоге хочется. Серьёзные отношения? Просто встречаться иногда? Любить? Быть любимой? А кто такая эта ваша любовь?..
Чёрт ногу сломит. Не разберусь без терапевта. А пока не дошла до оного — продолжаю попадаться в ту же самую ловушку. Спасибо, что хоть в этот раз без дофаминовых перегрузок и ярлычка влюблённости на улетающей кукухе.
Надо признать, что он хорош — причём во всех смыслах. Более чем устраивает характер и моральные качества, и ведь красив, мерзавец, как Аполлон. Вообще не могу себя корить за то, что не удержалась — во-первых, не шибко дружеские поползновения он всё-таки начал сам. Ну и во-вторых, у меня никогда не было настолько красивого парня. Спать с юным Аполлоном — это почти передоз эстетического наслаждения. Эстетико-эротического. Короче, ни о чём не жалею.
И, несмотря ни на что, также не могу сказать, что сильно против того, чтобы добиться и этой цели. Оно, конечно, всё шибко иррационально, да и чисто психологически, ненормально это — относиться к живым людям как к целям, которые должны быть убиты. Потребительское какое-то получается отношение. Правда, тут надо помнить, когда и при каких обстоятельствах эта формулировка вообще появилась... Но, говорю я, и повторяю про это «но» — хорош, негодяй. Совпадение по множеству параметров, расхождение по которым раньше и не казалось критическим — но стоило ощутить, каково на вкус совпадение... и ничего другого особо и не хочется.
Быть любимой — оно, конечно, прекрасно. Но тут в голове всплывает и наш с Ванечкой любимый анекдот: «Ну что ты маешься? Ну не люблю я тебя, не-люб-лю», и мораль «Русалочки», что можно, мол, и покинуть родной дом, и пожертвовать всем своим миром, и добровольно стать бессловесной, и ходить, как по острым ножам, но он всё равно не полюбит тебя просто потому, что ты — не та. Так что — не просто «быть любимой».
Быть любимой тем.
И я свой выбор сделала. Причём много лет назад.
пятница, 09 июля 2021
Идущие сквозь огонь да сохранят пламя в сердцах своих.
Внезапно поняла, что уже не знаю, где у меня Персона, а где — Тень.
Нет, вообще-то, я прекрасно понимаю, что Тень — это социально неодобряемое.
Проблема в том, что у меня есть стремление к отшельничеству и стремление избежать боли, которая обычно является следствием близости, и ради избегания которой я, будучи не в силах добровольно и полностью выйти из социума, стараюсь этот социум вокруг себя по максимуму распугать. Точнее, проблема даже не в том, что эти стремления у меня есть, а в том, что второе я реализую... ну, вот реализую как реализую. Стараюсь распугать и отпугнуть как можно больше людей, чтобы никто не приближался (правда, эти сволочи всё равно лезут — но то уже другая песня).
Делаю я это вполне логичным путём: вытаскиваю на свет и гордо предъявляю миру свою Тень. Всё то, что не одобряется обществом, то, что обычно скрывают от других и от себя. А я давно приняла это в себе, да и даже на этапе обнаружения теневых черт себя я, собственно, и не была особенно негативно впечатлена. Отторжения не было. Поэтому показывать всё это, укрупнять, подчёркивать и заявлять мне совсем легко. И мне даже вполне нравится моя Тень (видите, видите, как красиво плывёт? Это мои границы дозволенного, рамки морали и нравственность!).
Зато теперь, при том, что я могу гордо и красноречиво (вот поэтому и нет вопросов, почему эти сволочи продолжают лезть) презентовать себя с самой тёмной своей стороны, я стала стыдиться в себе того, что, вообще-то, должно относиться к Персоне.
Потому что для женщины желание быть любимой, защищённой и мягкой социально более чем одобряемо. И всё же это то, чего я стыжусь, что прячу в себе, о чём могу говорить только на срыве, в истерике. Прячу слабость и мягкость, доброту, любовь к людям (как она вообще живёт в одной голове с мизантропией и социофобией? Леший знает, но живут вот), стараюсь скрыть от других, и даже себе признаваться в наличии оных стало трудно.
Я это, конечно, на терапию отнесу. Потому что шибко интересно, могли ли Персона и Тень таки поменяться местами в рамках одной бедовой головы.
Нет, вообще-то, я прекрасно понимаю, что Тень — это социально неодобряемое.
Проблема в том, что у меня есть стремление к отшельничеству и стремление избежать боли, которая обычно является следствием близости, и ради избегания которой я, будучи не в силах добровольно и полностью выйти из социума, стараюсь этот социум вокруг себя по максимуму распугать. Точнее, проблема даже не в том, что эти стремления у меня есть, а в том, что второе я реализую... ну, вот реализую как реализую. Стараюсь распугать и отпугнуть как можно больше людей, чтобы никто не приближался (правда, эти сволочи всё равно лезут — но то уже другая песня).
Делаю я это вполне логичным путём: вытаскиваю на свет и гордо предъявляю миру свою Тень. Всё то, что не одобряется обществом, то, что обычно скрывают от других и от себя. А я давно приняла это в себе, да и даже на этапе обнаружения теневых черт себя я, собственно, и не была особенно негативно впечатлена. Отторжения не было. Поэтому показывать всё это, укрупнять, подчёркивать и заявлять мне совсем легко. И мне даже вполне нравится моя Тень (видите, видите, как красиво плывёт? Это мои границы дозволенного, рамки морали и нравственность!).
Зато теперь, при том, что я могу гордо и красноречиво (вот поэтому и нет вопросов, почему эти сволочи продолжают лезть) презентовать себя с самой тёмной своей стороны, я стала стыдиться в себе того, что, вообще-то, должно относиться к Персоне.
Потому что для женщины желание быть любимой, защищённой и мягкой социально более чем одобряемо. И всё же это то, чего я стыжусь, что прячу в себе, о чём могу говорить только на срыве, в истерике. Прячу слабость и мягкость, доброту, любовь к людям (как она вообще живёт в одной голове с мизантропией и социофобией? Леший знает, но живут вот), стараюсь скрыть от других, и даже себе признаваться в наличии оных стало трудно.
Я это, конечно, на терапию отнесу. Потому что шибко интересно, могли ли Персона и Тень таки поменяться местами в рамках одной бедовой головы.
четверг, 01 июля 2021
Идущие сквозь огонь да сохранят пламя в сердцах своих.
Безысходность, депрессия и желание умереть. Это доходит до того, что я смотрю на вазу, а у себя в голове я уже её разбила и осколком располосовала обе руки от запястья до локтя. Смотрю на окно и представляю, как подхожу к нему, сажусь на подоконник, наклоняюсь вперёд, ещё, и ещё... и вниз. И как-то больше ничего и не надо и не хочется.
среда, 30 июня 2021
Идущие сквозь огонь да сохранят пламя в сердцах своих.
Так, хорошо. Мне щас надо как-то пережить то время, пока я не могу съехать, и не выскочить замуж. До момента, когда я смогу начать терапию, надо напоминать себе, что не за всех близких и дорогих друзей обязательно выходить замуж, чтобы они остались таковыми.
А семейную жизнь я не выдержу.
А семейную жизнь я не выдержу.
пятница, 18 июня 2021
Идущие сквозь огонь да сохранят пламя в сердцах своих.
Либо я срочно заработаю денег и таки полечу в Находку, либо пойду за рецептом на снотворное. Созрела наконец до этого. Закончить бы уже... Всё только становится хуже, и никакого просвета не предвидится. Опять морально тащу на себе аморфное безвольное нечто мужского пола, которое не в состоянии элементарно пережить расставание. Надо было сразу сбегать от этого несамостоятельного существа. Задолбало так, что сил уже никаких нет.
Счастье, что даже в жестчайшей фазе я могу создать впечатление абсолютной адекватности даже у психиатра. Приятно знать, как работают эти механизмы. Я легко обману врача, который увидит разве что лёгкую асоциальность, которую вполне можно объяснить удалёнкой и почти полным отсутствием живых контактов.
Хрен знает, конечно, может, это просто гормональная пляска первого дня. Но ничего мне сейчас не хочется так, как сдохнуть. И наконец-то это решение вызрело и оформилось окончательно.
Счастье, что даже в жестчайшей фазе я могу создать впечатление абсолютной адекватности даже у психиатра. Приятно знать, как работают эти механизмы. Я легко обману врача, который увидит разве что лёгкую асоциальность, которую вполне можно объяснить удалёнкой и почти полным отсутствием живых контактов.
Хрен знает, конечно, может, это просто гормональная пляска первого дня. Но ничего мне сейчас не хочется так, как сдохнуть. И наконец-то это решение вызрело и оформилось окончательно.
четверг, 27 мая 2021
Идущие сквозь огонь да сохранят пламя в сердцах своих.
Пока я не разберу её по полочкам, не усну. Это то, что одолевает меня в последние дни. Итак.
1) Бессмертная истина, которую я не устану открывать заново снова и снова: человек отдаёт то, чего хочет сам. Именно поэтому Настя тогда спросила, откуда во мне столько нежности. А я не смогла ответить. Это же моя суть, и то, чего мне так истово не хватает. Мне очень, очень не хватает той самой нежности, которой во мне всегда и с избытком найдётся для ближних моих.
2) Чуть-чуть конфронтация с предыдущим (но самую малость): человек (да и не-человек, в принципе, тоже) злится, когда ему плохо. Когда дискомфортно. Если (не)человек злится, кричит — это значит, ему болит. Чем громче злится, тем сильнее болит.
3) В понедельник вечером было совсем погано. Я плакала от боли и страха.
4) Я ненавижу себя за то, что я... такая. Что я не из тех девушек, за которыми красиво ухаживают и которым красиво делают предложение. Что я из тех девушек, которым вместо ухаживаний можно запустить руку между ног. При первой встрече. Ненавижу. Себя. За это.
Да, настолько вопиюще было только один раз — последний. Но было же. И то, что я позволяю так с собой обращаться...
Больно.
Ещё больнее — что берут и обращаются.
Некому вступиться за меня передо мною же.
И только в очередной раз ткнуть меня носом: да, ты не из тех, за кем ухаживают. Ты не из тех, с кем хочется красиво. Ты не из тех, с кем хочется всю жизнь.
Ты из тех, кому можно будничным тоном (каким, например, спрашивают, буду ли я чай) предложить заняться сексом. Ты из тех, кому и ласки — слишком щедро.
Вот такая я, видимо. Во всяком случае, чужими глазами.
Ненавижу себя за это.
Хочется стать пеплом и разлететься по ветру, чтобы ни следа моего здесь не осталось. Ни единого маленького следа.
5) А единственного человека, который за мной красиво ухаживал (единственного за всю жизнь, япона мать, да что ж я за ничтожество такое) я отвергла. Ну, не нравился мне Николенька. Негодяй он. Но он же единственный, кто действительно ухаживал, интеллигентно, мягко и красиво, не настаивал, не домогался, ничего... И я его оттолкнула.
И оттолкнула бы ещё раз. И я не скучаю по нему, но вот по этому отношению ко мне... тоскую безумно. Он единственный, с кем я чувствовала себя девушкой.
С другими — так, функциональный кусок мяса.
6) Но вообще-то, сейчас, по здравом размышлении, я считаю, что идеальный мой вариант — очень внезапно — Саша. Почему? Да потому.
Когда меня скрутило в бараний рог в начале месячных, и я сказала ему, в чём дело, он молча пошёл, молча загуглил, а через 10 минут у меня были грелка, тёплый зелёный чай, шоколад и обезболивающие.
Когда он сказал, что всё для меня сделает, я спросила, хитро прищурившись: «И луну с неба достанешь?» Он ничего не ответил, только закусил губу. А через пару часов над моим рабочим столом висела вырезанная из картона моего любимого цвета (и он прекрасно знал, какой это цвет) луна, аккуратно разрисованная чёрной гелевой ручкой под лунный рельеф и с цитатами из Шекспира.
Когда я сказала, что мне диагностировали БАР, он пошёл и загуглил, долго изучал ресурсы, и уже на следующий день прекрасно знал, как со мной обращаться и чем помочь.
Это та забота, которая мне и нужна. Приготовить завтрак и вымыть пол я прекрасно могу и сама. И деньги зарабатывать я умею. Забота мне ценна вот такая. А эскапизм... шут бы с ним. Сама не лучше.
Да, я повзрослела. Проанализировала, переосмыслила, переоценила, поняла. Слишком поздно. Без вариантов.
Жаль, что тогда мы оба были такие юные и такие глупые.
7) И финалочка — про заботу и безопасность. Безопасность — про то, что можно расслабиться. Про то, что обо мне позаботятся там, где мне действительно очень надо.
Так где же это?
Когда я не сплю 20 часов, потом сплю 5, а потом бодрствую ещё 12 — не давать пить ни кофе, ни алкоголь (потому что ну конечно, давайте перегруженную и ослабленную нервную систему ещё алкалоидами зальём, почему нет). А вечером сунуть в зубы таблетку снотворного и отобрать телефон и компьютер.
И в целом, когда я адски хочу спать, но сижу до 2, 3, 4 ночи — сунуть в зубы таблетку снотворного и отобрать телефон и компьютер.
Это — следить, чтобы гуляла. Следить, чтобы ела. Следить, чтобы ни то и ни другое не через силу.
Наблюдать за мной теми глазами, которыми наблюдаю за окружающими я сама, но никогда не получаю взаимности. Видеть изменения. Прогуглить мои расстройства и наблюдать — разве это так сложно?!
Нет. Я сама знаю, что нет — потому что так делаю, для других. Саша знал, что несложно, и старался — для меня. Если бы я не сожгла всё, что могло гореть, сейчас бы у меня было то, в чём я так отчаянно нуждаюсь.
Но у меня даже чувств к нему нет, ничего, кроме сожаления о человеке, который один во всём мире по-настоящему обо мне заботился.
Так вот. Несложно.
Просто никому, чёрт возьми, не нужно.
Смотреть и наблюдать смену фаз, мягко подмечать это и соответствующе заботиться.
Я не обуза и не инвалид. Заботиться о биполярнике, который дееспособен даже в самой тяжёлой депрессии, даже когда начинаются психозы — это не самая серьёзная нагрузка. Это едва ли задача. Для того, кто дал бы себе труд уделить хотя немного своих сил и своего времени.
Но никто не даёт себе этого труда.
И эта горечь — моя. И боль моя. И чёрта с два я хоть когда-то поставлю это в упрёк человеку, людям, миру. Это просто горечь. Моя, на мне же замкнутая. Нельзя винить других в нежелании вешать хомут себе на шею.
Это, скорее, просто крик боли и отчаяния: я знаю, что никто не виноват, но посмотрите же на меня, я хорошая! Я столько могу дать! Просто... пожалуйста... полюбите меня. Позаботьтесь обо мне, прошу.
Здесь нет, никогда не было и никогда не будет ни негатива, ни обвинений, это не пассивная агрессия. Это чистая боль. Боль котёнка, который не умеет винить, а просто не понимает: за что?
* * *
Вот та забота, о которой я писала в начале пункта 7, такая, когда я смогу разжать собственные тиски и перестать напряжённо следить за изменениями в своём состоянии, знать, что за ними проследит другой, и этот другой позаботится обо мне, — это и есть моя безопасность.
Когда я точно знаю, что мне не надо переживать вообще ни о чём. Обо мне позаботятся. Меня подхватят.
И я никогда в жизни не была в безопасности.
1) Бессмертная истина, которую я не устану открывать заново снова и снова: человек отдаёт то, чего хочет сам. Именно поэтому Настя тогда спросила, откуда во мне столько нежности. А я не смогла ответить. Это же моя суть, и то, чего мне так истово не хватает. Мне очень, очень не хватает той самой нежности, которой во мне всегда и с избытком найдётся для ближних моих.
2) Чуть-чуть конфронтация с предыдущим (но самую малость): человек (да и не-человек, в принципе, тоже) злится, когда ему плохо. Когда дискомфортно. Если (не)человек злится, кричит — это значит, ему болит. Чем громче злится, тем сильнее болит.
3) В понедельник вечером было совсем погано. Я плакала от боли и страха.
4) Я ненавижу себя за то, что я... такая. Что я не из тех девушек, за которыми красиво ухаживают и которым красиво делают предложение. Что я из тех девушек, которым вместо ухаживаний можно запустить руку между ног. При первой встрече. Ненавижу. Себя. За это.
Да, настолько вопиюще было только один раз — последний. Но было же. И то, что я позволяю так с собой обращаться...
Больно.
Ещё больнее — что берут и обращаются.
Некому вступиться за меня передо мною же.
И только в очередной раз ткнуть меня носом: да, ты не из тех, за кем ухаживают. Ты не из тех, с кем хочется красиво. Ты не из тех, с кем хочется всю жизнь.
Ты из тех, кому можно будничным тоном (каким, например, спрашивают, буду ли я чай) предложить заняться сексом. Ты из тех, кому и ласки — слишком щедро.
Вот такая я, видимо. Во всяком случае, чужими глазами.
Ненавижу себя за это.
Хочется стать пеплом и разлететься по ветру, чтобы ни следа моего здесь не осталось. Ни единого маленького следа.
5) А единственного человека, который за мной красиво ухаживал (единственного за всю жизнь, япона мать, да что ж я за ничтожество такое) я отвергла. Ну, не нравился мне Николенька. Негодяй он. Но он же единственный, кто действительно ухаживал, интеллигентно, мягко и красиво, не настаивал, не домогался, ничего... И я его оттолкнула.
И оттолкнула бы ещё раз. И я не скучаю по нему, но вот по этому отношению ко мне... тоскую безумно. Он единственный, с кем я чувствовала себя девушкой.
С другими — так, функциональный кусок мяса.
6) Но вообще-то, сейчас, по здравом размышлении, я считаю, что идеальный мой вариант — очень внезапно — Саша. Почему? Да потому.
Когда меня скрутило в бараний рог в начале месячных, и я сказала ему, в чём дело, он молча пошёл, молча загуглил, а через 10 минут у меня были грелка, тёплый зелёный чай, шоколад и обезболивающие.
Когда он сказал, что всё для меня сделает, я спросила, хитро прищурившись: «И луну с неба достанешь?» Он ничего не ответил, только закусил губу. А через пару часов над моим рабочим столом висела вырезанная из картона моего любимого цвета (и он прекрасно знал, какой это цвет) луна, аккуратно разрисованная чёрной гелевой ручкой под лунный рельеф и с цитатами из Шекспира.
Когда я сказала, что мне диагностировали БАР, он пошёл и загуглил, долго изучал ресурсы, и уже на следующий день прекрасно знал, как со мной обращаться и чем помочь.
Это та забота, которая мне и нужна. Приготовить завтрак и вымыть пол я прекрасно могу и сама. И деньги зарабатывать я умею. Забота мне ценна вот такая. А эскапизм... шут бы с ним. Сама не лучше.
Да, я повзрослела. Проанализировала, переосмыслила, переоценила, поняла. Слишком поздно. Без вариантов.
Жаль, что тогда мы оба были такие юные и такие глупые.
7) И финалочка — про заботу и безопасность. Безопасность — про то, что можно расслабиться. Про то, что обо мне позаботятся там, где мне действительно очень надо.
Так где же это?
Когда я не сплю 20 часов, потом сплю 5, а потом бодрствую ещё 12 — не давать пить ни кофе, ни алкоголь (потому что ну конечно, давайте перегруженную и ослабленную нервную систему ещё алкалоидами зальём, почему нет). А вечером сунуть в зубы таблетку снотворного и отобрать телефон и компьютер.
И в целом, когда я адски хочу спать, но сижу до 2, 3, 4 ночи — сунуть в зубы таблетку снотворного и отобрать телефон и компьютер.
Это — следить, чтобы гуляла. Следить, чтобы ела. Следить, чтобы ни то и ни другое не через силу.
Наблюдать за мной теми глазами, которыми наблюдаю за окружающими я сама, но никогда не получаю взаимности. Видеть изменения. Прогуглить мои расстройства и наблюдать — разве это так сложно?!
Нет. Я сама знаю, что нет — потому что так делаю, для других. Саша знал, что несложно, и старался — для меня. Если бы я не сожгла всё, что могло гореть, сейчас бы у меня было то, в чём я так отчаянно нуждаюсь.
Но у меня даже чувств к нему нет, ничего, кроме сожаления о человеке, который один во всём мире по-настоящему обо мне заботился.
Так вот. Несложно.
Просто никому, чёрт возьми, не нужно.
Смотреть и наблюдать смену фаз, мягко подмечать это и соответствующе заботиться.
Я не обуза и не инвалид. Заботиться о биполярнике, который дееспособен даже в самой тяжёлой депрессии, даже когда начинаются психозы — это не самая серьёзная нагрузка. Это едва ли задача. Для того, кто дал бы себе труд уделить хотя немного своих сил и своего времени.
Но никто не даёт себе этого труда.
И эта горечь — моя. И боль моя. И чёрта с два я хоть когда-то поставлю это в упрёк человеку, людям, миру. Это просто горечь. Моя, на мне же замкнутая. Нельзя винить других в нежелании вешать хомут себе на шею.
Это, скорее, просто крик боли и отчаяния: я знаю, что никто не виноват, но посмотрите же на меня, я хорошая! Я столько могу дать! Просто... пожалуйста... полюбите меня. Позаботьтесь обо мне, прошу.
Здесь нет, никогда не было и никогда не будет ни негатива, ни обвинений, это не пассивная агрессия. Это чистая боль. Боль котёнка, который не умеет винить, а просто не понимает: за что?
* * *
Вот та забота, о которой я писала в начале пункта 7, такая, когда я смогу разжать собственные тиски и перестать напряжённо следить за изменениями в своём состоянии, знать, что за ними проследит другой, и этот другой позаботится обо мне, — это и есть моя безопасность.
Когда я точно знаю, что мне не надо переживать вообще ни о чём. Обо мне позаботятся. Меня подхватят.
И я никогда в жизни не была в безопасности.
вторник, 27 апреля 2021
Идущие сквозь огонь да сохранят пламя в сердцах своих.
Озарение дня: даже дневниковые записи могут быть очень разными в зависимости от того, пишутся ли они для аудитории или нет. Да-да, это Аня открыла для себя понятие «блог».
И ещё одно: даже ветру нужна тихая гавань. И немного понимания. И грамотные отношения с бережным отношением к границам друг друга — это, конечно, очень хорошо и правильно. Но иногда так адски хочется — как гамбургеров на диете — чтобы кто-то пальцами залез между рёбер.
И спросил, за каким поездом я всё бегу.
А я что, знаю, что ли? Может, просто за тем, который увезёт меня подальше отсюда, и всё равно, куда. Лишь бы подальше. И от себя.
Я, наверное, как домашний котик, которого выкинули на улицу (ну, или сам сбежал), доверчивый, всё тянется к людям, раз за разом получает по мордочке. Зализывает раны. И снова тянется.
И тоже сегодня поняла: стихотворение, которое я написала на Нау, абсолютно бессмысленно. Как я могу отговорить кого-то другого, если даже с собой не справилась? Да не готова я. Не готова. Дезертировать — да, но не принять бой.
Хотела написать ещё что-то важное, но забыла, что.
Выпала из ресурса, опустилась на самое дно, в мягкий тёплый ил. Как хорошо, что никто меня в нём не станет тревожить. Как хорошо, что некого винить, как хорошо, что ты ничем не связан, как хорошо, что до смерти любить тебя никто на свете не обязан...
Я бы хотела успеть на тот поезд, который довезёт меня до дома, в котором ещё горят свечи, но скоро они погаснут, потому что я встречу рассвет. По этой дороге, по этой... Я не заслужила света. Я заслужила покой. Рассвет и гаснущие свечи. И яблони, обещанные мне...
Я не смогу бесконечно падать в одиночестве. Падать спиной вперёд в чёрную дыру, беспомощно смотреть, как где-то высоко впереди медленно гаснет свет. Либо всё-таки упаду, и свет погаснет, либо кто-то поймает. Если я, конечно, позволю. Женя сказал, что он этого не боится. И Майтимо сказал то же. Кому-то всё же не всё равно. Даже Жене какое-то время было не всё равно, и это до сих пор приятно.
Ничего не выйдет с тем, кто говорит «не буду мешать тебе падать». Ничего серьёзного, в смысле. Так, развлечение ненадолго. Обидно, конечно, ну а чего я ждала? Неравнодушия? Заботы? Три «ха-ха».
Мной просто попользовались. И продолжают пользоваться. В который уже раз. А какая разница, как чувствует себя вещь?
«А коли и помрёшь — так что с того?
Забудут завтра — только и всего.»
И ещё одно: даже ветру нужна тихая гавань. И немного понимания. И грамотные отношения с бережным отношением к границам друг друга — это, конечно, очень хорошо и правильно. Но иногда так адски хочется — как гамбургеров на диете — чтобы кто-то пальцами залез между рёбер.
И спросил, за каким поездом я всё бегу.
А я что, знаю, что ли? Может, просто за тем, который увезёт меня подальше отсюда, и всё равно, куда. Лишь бы подальше. И от себя.
Я, наверное, как домашний котик, которого выкинули на улицу (ну, или сам сбежал), доверчивый, всё тянется к людям, раз за разом получает по мордочке. Зализывает раны. И снова тянется.
И тоже сегодня поняла: стихотворение, которое я написала на Нау, абсолютно бессмысленно. Как я могу отговорить кого-то другого, если даже с собой не справилась? Да не готова я. Не готова. Дезертировать — да, но не принять бой.
Хотела написать ещё что-то важное, но забыла, что.
Выпала из ресурса, опустилась на самое дно, в мягкий тёплый ил. Как хорошо, что никто меня в нём не станет тревожить. Как хорошо, что некого винить, как хорошо, что ты ничем не связан, как хорошо, что до смерти любить тебя никто на свете не обязан...
Я бы хотела успеть на тот поезд, который довезёт меня до дома, в котором ещё горят свечи, но скоро они погаснут, потому что я встречу рассвет. По этой дороге, по этой... Я не заслужила света. Я заслужила покой. Рассвет и гаснущие свечи. И яблони, обещанные мне...
Я не смогу бесконечно падать в одиночестве. Падать спиной вперёд в чёрную дыру, беспомощно смотреть, как где-то высоко впереди медленно гаснет свет. Либо всё-таки упаду, и свет погаснет, либо кто-то поймает. Если я, конечно, позволю. Женя сказал, что он этого не боится. И Майтимо сказал то же. Кому-то всё же не всё равно. Даже Жене какое-то время было не всё равно, и это до сих пор приятно.
Ничего не выйдет с тем, кто говорит «не буду мешать тебе падать». Ничего серьёзного, в смысле. Так, развлечение ненадолго. Обидно, конечно, ну а чего я ждала? Неравнодушия? Заботы? Три «ха-ха».
Мной просто попользовались. И продолжают пользоваться. В который уже раз. А какая разница, как чувствует себя вещь?
«А коли и помрёшь — так что с того?
Забудут завтра — только и всего.»
среда, 21 апреля 2021
Идущие сквозь огонь да сохранят пламя в сердцах своих.
Тяжёлая депрессия. Фаза. Острая. Здравствуй.
Кому мы такие с тобой нужны? Андрею. Друзьям: Несси, Ильмариэ, Лине, Ане, Зине, Майе, Полли, Поле-Лисичке. Ване — это само собой разумеется. Всё. Совсем всё.
If you were dead or still alive
I don't care, I don't care
Just go and leave this all behind
'Cause I swear (I swear) I don't care
Кому мы такие с тобой нужны? Андрею. Друзьям: Несси, Ильмариэ, Лине, Ане, Зине, Майе, Полли, Поле-Лисичке. Ване — это само собой разумеется. Всё. Совсем всё.
If you were dead or still alive
I don't care, I don't care
Just go and leave this all behind
'Cause I swear (I swear) I don't care
Идущие сквозь огонь да сохранят пламя в сердцах своих.
А может быть, я во всём неправа. Вот вообще во всём. И моя глубина — это книги. Книги, от которых я зависима, которые могут (и всегда могли) отобрать меня у самых любимых. В которые я ухожу с головой.
И нет никакой разницы, я ухожу в них точно так же, как Лёня — в глубину. Я такая же зависимая. Я такая же ведомая. Не могу сопротивляться тяге, не могу отказываться. И не могу выныривать.
Да, книги — моя глубина, которую я в полной мере распробовала на вкус.
И я — не дайвер.
И нет никакой разницы, я ухожу в них точно так же, как Лёня — в глубину. Я такая же зависимая. Я такая же ведомая. Не могу сопротивляться тяге, не могу отказываться. И не могу выныривать.
Да, книги — моя глубина, которую я в полной мере распробовала на вкус.
И я — не дайвер.
вторник, 20 апреля 2021
Идущие сквозь огонь да сохранят пламя в сердцах своих.
Глубина-глубина, я не твой.
В чём ценность книг? Сколько раз уже умные люди говорили, что всё изначально находится в нас самих — вся мудрость и вся сила — и сколько раз другие умные люди ещё это скажут? И не только умные. Мудрые люди говорят так.
А мы всё возвращаемся к самым верным друзьям и шелестим бумажными страницами. Листаем строчки на экране. Тридцать лет назад — с фонариком под одеялом, сейчас — убавляя яркость экрана, чтобы не ругали родители. И что тридцать лет назад, что сейчас — засидеться до утра и не заметить, как занялся рассвет, с удивлением встретить новый день слегка мутным взглядом, мутным — потому что смотришь всё ещё не совсем в этот мир.
Так почему? Зачем?
Может быть, потому что то, что живёт в нас, подспудно дремлет где-то под самой кожей, настоящее и неуловимое, ещё нужно найти. Ещё нужно разбудить.
Как-то по-своему идут к этому люди Востока, индийцы, непальцы, китайцы, жители Тибета, суровые аскеты в своих монастырях. А мы... мы тоже ищем. Может быть, в нас говорит нечто иное — какое-то полуосознанное беспокойство, чувство нехватки чего-то очень важного, непоседливость и тяга к новому, к знаниям. Так или иначе, это говорит живая душа, которая хочет расти. Вглубь. Хочет проснуться и в себе найти те мудрость и силу, которые станут опорой, которые заполнят пустоту в этой самой душе. Потому что заполнить её чем бы то ни было извне невозможно, можно только исцелить себя. Я невротик, который пытался, я биполярник, который работал с терапевтами и сам с собой, я знаю, о чём говорю... Хотя бы потому, что это простая и очевидная истина, к которой можно прийти на первом же сеансе у психолога или психотерапевта. Не приходят, потому что не хотят. Не хотят этого видеть, понимать, знать.
Я отвлеклась.
Так вот, мы тоже ищем, потому что наши живые души тоже стремятся, просто мы хуже понимаем, куда. И что с этим делать. И тогда мы обращаемся к книгам, потому что... а к кому?
Да, всё, что мы приобретаем в процессе чтения (кроме фактических знаний, конечно), мы находим в себе — осознания, озарения (или «инсайты», так моднее), идеи, мысли, пути восприятия, способы взаимодействия с реальностью. Лайфхаки. Позор мне — не знаю, как именно это значение выразить на чистом русском.
Это была всего только очень длинная подводка к сути.
Я иногда наивно полагаю, что из всего прочитанного вытащила максимум для себя. Глупенькая эльфийская девочка. Хвала богам, у меня всё же хватает ума не вставать в позу. Перечитывать, переосмысливать, менять мнение — где-то, о чём-то. Возможно, только благодаря этому я не считаю себя по-настоящему глупой. Ссылаюсь мысленно на Черчилля — и не считаю.
Постоянная саморефлексия во всех направлениях (вообще во всех, Наташ, честно) побуждает меня постоянно искать к себе подходы, способы взаимодействия с собственным же мозгом, с собственным сознанием. И нахожу я их иногда в неожиданных местах... В том же «Лабиринте...», например. Хотя с какой-то стороны это закономерно — первый раз эту книгу я читала давно, я была немного другой, мои способы общения с собой были вообще другие. И я жадно, практически «не жуя» глотала книги полюбившегося писателя. Его слог, манера подачи, лексика, юмор до сих пор мне близки до довольного мурлыкания из глубины души.
Но есть и кое-что поважнее. Способ переживания эмоций.
Как не скатиться в бурлящие чувства? Как пережить эти мучительные сбои в химических процессах мозга? Когда уже не помогает рефлективная позиция, позиция наблюдателя, когда я всё ещё понимаю, что это «всего-то» сломанная биохимия, которая порождает определённые мысли и определённые чувства, но это понимание уже ничего не спасает? Как не утонуть?
Вынырнуть. Просто вынырнуть.
Как я уже убедилась, у меня есть преимущество перед многими окружающими — я понимаю, что всё это нереально. Что всё это происходит в моей голове. Только в пределах этой бедовой рыжей (только тссс) головы.
Мои эмоции — это не я.
Мои чувства — это не я.
Мои мысли — это не я.
Это всё моё, да, но это они мне принадлежат, а не я им. Они приходят и уходят, среди них нет вечных. Они принадлежат мне. А значит...
For my will is as strong as yours, and my kingdom as great — You have no power over me.
I do have.
Это хорошая концепция, которая, в общем, известна мне давно, и почти так же давно принята. Всё это время не хватало только одной маленькой детали. Пускового механизма. Какого-то маленького ключика (или кнопки), чего-то, что позволило бы мне не просто принять, но и применить к себе эти знания. Вынырнуть на поверхность. И вот этот ключик нашёлся — буквально сегодня.
I have the unlimited power over all of them as my will is. There is no need for it would be stronger than anyone else's will. Simply — it is. And I am. That's quite enough as the subject is my life.
Глубина — это не то, что обязательно нужно понимать буквально, это даже не совсем фантастика. Это то, что происходит в голове у человека. У меня. Подсознание, которое не совсем подконтрольно моей воле, в котором я местами просто наблюдатель. Но глубиной всё же можно управлять... если знать, как.
Я могу сделать этот красочный мир двухмерным рисунком. Посмотреть на то, что кажется таким реальным, через экраны шлема и увидеть состоящие из пикселей картинки. Мне не обязательно идти по конскому волосу над пропастью, задыхаться от ужаса и бороться с головокружением, если я могу переставлять ноги по полу, глядя на линию на экране. Снять важность, проще говоря
А ещё я могу вполне сознательно нырнуть в эту глубину, наслаждаться деталями и красками. Красоты не умерит моё знание о том, что она, хм, в некотором смысле виртуальная. Если я хочу смотреть на всё это как на реальное — это будет для меня реальным. Пока я получаю от этого удовольствие.
Эти волшебные фразы работают в обе стороны, и мне незачем смотреть на лицо, составленное из пикселей. Незачем бояться нырнуть, если я точно так же могу вынырнуть обратно. И я вполне могу хотеть нырнуть.
Глубина–глубина... я твой.
В чём ценность книг? Сколько раз уже умные люди говорили, что всё изначально находится в нас самих — вся мудрость и вся сила — и сколько раз другие умные люди ещё это скажут? И не только умные. Мудрые люди говорят так.
А мы всё возвращаемся к самым верным друзьям и шелестим бумажными страницами. Листаем строчки на экране. Тридцать лет назад — с фонариком под одеялом, сейчас — убавляя яркость экрана, чтобы не ругали родители. И что тридцать лет назад, что сейчас — засидеться до утра и не заметить, как занялся рассвет, с удивлением встретить новый день слегка мутным взглядом, мутным — потому что смотришь всё ещё не совсем в этот мир.
Так почему? Зачем?
Может быть, потому что то, что живёт в нас, подспудно дремлет где-то под самой кожей, настоящее и неуловимое, ещё нужно найти. Ещё нужно разбудить.
Как-то по-своему идут к этому люди Востока, индийцы, непальцы, китайцы, жители Тибета, суровые аскеты в своих монастырях. А мы... мы тоже ищем. Может быть, в нас говорит нечто иное — какое-то полуосознанное беспокойство, чувство нехватки чего-то очень важного, непоседливость и тяга к новому, к знаниям. Так или иначе, это говорит живая душа, которая хочет расти. Вглубь. Хочет проснуться и в себе найти те мудрость и силу, которые станут опорой, которые заполнят пустоту в этой самой душе. Потому что заполнить её чем бы то ни было извне невозможно, можно только исцелить себя. Я невротик, который пытался, я биполярник, который работал с терапевтами и сам с собой, я знаю, о чём говорю... Хотя бы потому, что это простая и очевидная истина, к которой можно прийти на первом же сеансе у психолога или психотерапевта. Не приходят, потому что не хотят. Не хотят этого видеть, понимать, знать.
Я отвлеклась.
Так вот, мы тоже ищем, потому что наши живые души тоже стремятся, просто мы хуже понимаем, куда. И что с этим делать. И тогда мы обращаемся к книгам, потому что... а к кому?
Да, всё, что мы приобретаем в процессе чтения (кроме фактических знаний, конечно), мы находим в себе — осознания, озарения (или «инсайты», так моднее), идеи, мысли, пути восприятия, способы взаимодействия с реальностью. Лайфхаки. Позор мне — не знаю, как именно это значение выразить на чистом русском.
Это была всего только очень длинная подводка к сути.
Я иногда наивно полагаю, что из всего прочитанного вытащила максимум для себя. Глупенькая эльфийская девочка. Хвала богам, у меня всё же хватает ума не вставать в позу. Перечитывать, переосмысливать, менять мнение — где-то, о чём-то. Возможно, только благодаря этому я не считаю себя по-настоящему глупой. Ссылаюсь мысленно на Черчилля — и не считаю.
Постоянная саморефлексия во всех направлениях (вообще во всех, Наташ, честно) побуждает меня постоянно искать к себе подходы, способы взаимодействия с собственным же мозгом, с собственным сознанием. И нахожу я их иногда в неожиданных местах... В том же «Лабиринте...», например. Хотя с какой-то стороны это закономерно — первый раз эту книгу я читала давно, я была немного другой, мои способы общения с собой были вообще другие. И я жадно, практически «не жуя» глотала книги полюбившегося писателя. Его слог, манера подачи, лексика, юмор до сих пор мне близки до довольного мурлыкания из глубины души.
Но есть и кое-что поважнее. Способ переживания эмоций.
Как не скатиться в бурлящие чувства? Как пережить эти мучительные сбои в химических процессах мозга? Когда уже не помогает рефлективная позиция, позиция наблюдателя, когда я всё ещё понимаю, что это «всего-то» сломанная биохимия, которая порождает определённые мысли и определённые чувства, но это понимание уже ничего не спасает? Как не утонуть?
Вынырнуть. Просто вынырнуть.
Как я уже убедилась, у меня есть преимущество перед многими окружающими — я понимаю, что всё это нереально. Что всё это происходит в моей голове. Только в пределах этой бедовой рыжей (только тссс) головы.
Мои эмоции — это не я.
Мои чувства — это не я.
Мои мысли — это не я.
Это всё моё, да, но это они мне принадлежат, а не я им. Они приходят и уходят, среди них нет вечных. Они принадлежат мне. А значит...
For my will is as strong as yours, and my kingdom as great — You have no power over me.
I do have.
Это хорошая концепция, которая, в общем, известна мне давно, и почти так же давно принята. Всё это время не хватало только одной маленькой детали. Пускового механизма. Какого-то маленького ключика (или кнопки), чего-то, что позволило бы мне не просто принять, но и применить к себе эти знания. Вынырнуть на поверхность. И вот этот ключик нашёлся — буквально сегодня.
I have the unlimited power over all of them as my will is. There is no need for it would be stronger than anyone else's will. Simply — it is. And I am. That's quite enough as the subject is my life.
Глубина — это не то, что обязательно нужно понимать буквально, это даже не совсем фантастика. Это то, что происходит в голове у человека. У меня. Подсознание, которое не совсем подконтрольно моей воле, в котором я местами просто наблюдатель. Но глубиной всё же можно управлять... если знать, как.
Я могу сделать этот красочный мир двухмерным рисунком. Посмотреть на то, что кажется таким реальным, через экраны шлема и увидеть состоящие из пикселей картинки. Мне не обязательно идти по конскому волосу над пропастью, задыхаться от ужаса и бороться с головокружением, если я могу переставлять ноги по полу, глядя на линию на экране. Снять важность, проще говоря
А ещё я могу вполне сознательно нырнуть в эту глубину, наслаждаться деталями и красками. Красоты не умерит моё знание о том, что она, хм, в некотором смысле виртуальная. Если я хочу смотреть на всё это как на реальное — это будет для меня реальным. Пока я получаю от этого удовольствие.
Эти волшебные фразы работают в обе стороны, и мне незачем смотреть на лицо, составленное из пикселей. Незачем бояться нырнуть, если я точно так же могу вынырнуть обратно. И я вполне могу хотеть нырнуть.
Глубина–глубина... я твой.
понедельник, 19 апреля 2021
Идущие сквозь огонь да сохранят пламя в сердцах своих.
«Но знаешь, тонут ведь не потому, что плавать не умеют. Тонут, когда нет сил оставаться на берегу.»
Наверное, «Лабиринт отражений» я могу растащить на цитаты подчистую. И половину из них — присвоить. Слишком уж это близкое, слишком оно отзывается. Слишком оно у меня болит.
Почему-то люди считают, что свои собственные чувства можно выразить только в простых и примитивных словах, а если ты говоришь метафорами, образами, если говоришь красивым языком, добавляешь цитаты, и речь твоя высокопарна — по умолчанию считают всё это ложью, которую ты «где-то вычитал». Но не сам сказал, и уж тем более — не сам пережил. Высокопарный художественный слог обесценивают, как и все живые чувства, что стоят за ним, клеймят пустой напыщенностью и желанием выпендриться.
С одной стороны, это обидно и больно. «Кто так говорит?» — спрашивают меня с издёвкой, подразумевая, что, уж конечно, никто. Но так говорю я. Я. Настоящая, живая, во многом — проще большинства людей. Самая обычная. И я так говорю.
И с другой стороны, я, конечно, понимаю, что происходит. Люди с бедной лексикой, с маленьким активным словарным запасом просто не могут меня понять. Их способностей не хватает, чтобы меня измерить, и они то, чего не понимают, клеймят странным и дурацким, высмеивают и презирают.
Вроде бы, от понимания должно становиться легче. Не становится.
Наверное, «Лабиринт отражений» я могу растащить на цитаты подчистую. И половину из них — присвоить. Слишком уж это близкое, слишком оно отзывается. Слишком оно у меня болит.
Почему-то люди считают, что свои собственные чувства можно выразить только в простых и примитивных словах, а если ты говоришь метафорами, образами, если говоришь красивым языком, добавляешь цитаты, и речь твоя высокопарна — по умолчанию считают всё это ложью, которую ты «где-то вычитал». Но не сам сказал, и уж тем более — не сам пережил. Высокопарный художественный слог обесценивают, как и все живые чувства, что стоят за ним, клеймят пустой напыщенностью и желанием выпендриться.
С одной стороны, это обидно и больно. «Кто так говорит?» — спрашивают меня с издёвкой, подразумевая, что, уж конечно, никто. Но так говорю я. Я. Настоящая, живая, во многом — проще большинства людей. Самая обычная. И я так говорю.
И с другой стороны, я, конечно, понимаю, что происходит. Люди с бедной лексикой, с маленьким активным словарным запасом просто не могут меня понять. Их способностей не хватает, чтобы меня измерить, и они то, чего не понимают, клеймят странным и дурацким, высмеивают и презирают.
Вроде бы, от понимания должно становиться легче. Не становится.
воскресенье, 18 апреля 2021
Идущие сквозь огонь да сохранят пламя в сердцах своих.
Сегодня в половине второго ночи мне срочно понадобился метроном. Breaking news, которые мы заслужили.
Я перестала чувствовать голод. Не в смысле не хочу есть, хочу. Просто не чувствую этого, пока не приду к самой грани голодного обморока. Приплыли.
Числа недель, за которые это - первая запись, забавно совпало с числами моего отпуска. Мой первый отпуск в этом году был с 5 по 16 апреля.
Про феминизм ничего не будет, я дала этому перегореть в себе и просто решила не лезть в эту помойку. Чище буду.
Самое насущное: действительно ли любовь изнашивается, как говорил Ретт? От Жени у меня остались три хорошие фотографии и с десяток - не очень (зато те живые и с живыми чувствами), одна футболка и воспоминания... которые больше не вызывают никаких чувств. Гештальт закрылся, меня крыть перестало. Я понимаю с огромным ужасом, что больше не знаю, что такое любовь, и есть ли она, и как её узнать. Треть жизни знала точно. Теперь не знаю. Я потеряна. Я в ужасе. Я сказала ему на прощание, что буду любить его до конца жизни, и теперь мне страшно, что я солгала, сама того не зная.
Я не знаю, где искать то, что утрачено. Веру и знание. О любви.
Это чудовищное чувство, я словно лишилась незыблемой опоры, которую мне давала эта любовь все 7 лет. Она действительно была надёжнее всего остального. Я это чувствовала, как землю под ногами. Я знала.
Надо, конечно, идти к психотерапевту. Надо. Но я никак не могу собраться.
И крайне неразумно ложиться с кем-то в постель сейчас. До работы с психотерапевтом. До того, как смогла собрать себя по кусочкам. И к человеку, что интересно, тянет... Только я не просто не знаю, что это за чувства и эмоции, я ещё и боюсь их. Боюсь привязанности, боюсь нежности. Себя боюсь и того, что меня к нему тянет. Я запуталась в паутине, и запуталась напрочь.
Я скучаю по нему. Сегодня я поняла, что если сейчас он скажет, что ошибся в своей симпатии, и это не то, что ему нужно, я не та, кого он искал, мне будет очень больно. Очень. Больно. Вот как это называется? Влюблённость? Или ещё нет? Я вообще стала сомневаться в себе на каждом шагу и на каждой половине шага, сомневаться в том, насколько здорОво то, что я чувствую. Потому что а вдруг созависька? А вдруг травмы полезли и неврозы? Страшно, блин. Сама себя запугала, что никаких бабаек не надо.
И вот - боюсь, что он действительно сейчас скажет, что ошибся. Что я не такая, как он думал. Что я ему не нравлюсь. А почему страшно? Да потому что человек попытался мои границы продавить (сознательно или нет - не знаю). А детство и юность за счёт семьи у меня были специфичными, и границы мои теперь отмечены трёхметровым бетонным забором и колючей проволокой под напряжением. И вот человек это добро внезапно находит. Ну кто тут не сбежит от такого счастья невероятного...
А ещё ужасно хочется Сияли написать. Правда, боюсь, что полтора года спустя она не поймёт. Но очень хочется.
Я перестала чувствовать голод. Не в смысле не хочу есть, хочу. Просто не чувствую этого, пока не приду к самой грани голодного обморока. Приплыли.
Числа недель, за которые это - первая запись, забавно совпало с числами моего отпуска. Мой первый отпуск в этом году был с 5 по 16 апреля.
Про феминизм ничего не будет, я дала этому перегореть в себе и просто решила не лезть в эту помойку. Чище буду.
Самое насущное: действительно ли любовь изнашивается, как говорил Ретт? От Жени у меня остались три хорошие фотографии и с десяток - не очень (зато те живые и с живыми чувствами), одна футболка и воспоминания... которые больше не вызывают никаких чувств. Гештальт закрылся, меня крыть перестало. Я понимаю с огромным ужасом, что больше не знаю, что такое любовь, и есть ли она, и как её узнать. Треть жизни знала точно. Теперь не знаю. Я потеряна. Я в ужасе. Я сказала ему на прощание, что буду любить его до конца жизни, и теперь мне страшно, что я солгала, сама того не зная.
Я не знаю, где искать то, что утрачено. Веру и знание. О любви.
Это чудовищное чувство, я словно лишилась незыблемой опоры, которую мне давала эта любовь все 7 лет. Она действительно была надёжнее всего остального. Я это чувствовала, как землю под ногами. Я знала.
Надо, конечно, идти к психотерапевту. Надо. Но я никак не могу собраться.
И крайне неразумно ложиться с кем-то в постель сейчас. До работы с психотерапевтом. До того, как смогла собрать себя по кусочкам. И к человеку, что интересно, тянет... Только я не просто не знаю, что это за чувства и эмоции, я ещё и боюсь их. Боюсь привязанности, боюсь нежности. Себя боюсь и того, что меня к нему тянет. Я запуталась в паутине, и запуталась напрочь.
Я скучаю по нему. Сегодня я поняла, что если сейчас он скажет, что ошибся в своей симпатии, и это не то, что ему нужно, я не та, кого он искал, мне будет очень больно. Очень. Больно. Вот как это называется? Влюблённость? Или ещё нет? Я вообще стала сомневаться в себе на каждом шагу и на каждой половине шага, сомневаться в том, насколько здорОво то, что я чувствую. Потому что а вдруг созависька? А вдруг травмы полезли и неврозы? Страшно, блин. Сама себя запугала, что никаких бабаек не надо.
И вот - боюсь, что он действительно сейчас скажет, что ошибся. Что я не такая, как он думал. Что я ему не нравлюсь. А почему страшно? Да потому что человек попытался мои границы продавить (сознательно или нет - не знаю). А детство и юность за счёт семьи у меня были специфичными, и границы мои теперь отмечены трёхметровым бетонным забором и колючей проволокой под напряжением. И вот человек это добро внезапно находит. Ну кто тут не сбежит от такого счастья невероятного...
А ещё ужасно хочется Сияли написать. Правда, боюсь, что полтора года спустя она не поймёт. Но очень хочется.
суббота, 23 января 2021
Идущие сквозь огонь да сохранят пламя в сердцах своих.
Ни с чем, в общем-то. Я позорно сдалась даже с этим дневником.
С одной стороны, это хорошо - появилась возможность разговаривать, поэтому и не пишу.
С другой стороны, плохо - всё равно всего вслух не скажешь, а остальное перегнивает во мне.
В общем, странно всё как-то. Хотя очень много мыслей насчёт феминизма в последнее время, думаю, под них получится дневник приспособить.
С одной стороны, это хорошо - появилась возможность разговаривать, поэтому и не пишу.
С другой стороны, плохо - всё равно всего вслух не скажешь, а остальное перегнивает во мне.
В общем, странно всё как-то. Хотя очень много мыслей насчёт феминизма в последнее время, думаю, под них получится дневник приспособить.
понедельник, 20 января 2020
Идущие сквозь огонь да сохранят пламя в сердцах своих.
Если обратиться к определению одиночества Юнга, то окажется, что я не одинока только благодаря этому дневнику. Учитывая отсутствие других собеседников, слушателей и желающих таковыми стать, вполне понятно моё внезапное желание начать вот с этого вот "здравствуй, дорогой дневник...", но, Эру, если я до такого докачусь, пожалуйста, призови меня к себе сразу же.
***
Постоянно возвращаюсь мыслями к предыдущей субботе, к нашему шабашу, когда был первый провал в памяти. Не могу перестать об этом думать.
Это не "чёрная дыра" в череде воспоминаний, нет. Я прекрасно помню визуальный ряд, ощущения и самоощущение. Помню, в какой позе сидела, с кем говорила, помню, что смотрела в окно, и что там видела. Помню время. Помню, как текли в три ручья по лицу и шее слёзы, но, несмотря на это, говорила я быстро и чётко, без запинок, не сбиваясь.
Один нюанс.
Я не помню ни слова из того, ЧТО я говорила.
В нашу следующую встречу пришлось аккуратно прощупывать, что же было сказано, изо всех сил старалась не выдать, что сама я об этом понятия не имею. Что ж, выяснила. Часть, по крайней мере. И аж волосы зашевелились: я говорила о таких личных вещах, о таких больных, таких... сокровенных даже... И не помню этого! Не помню, как, фактически, вывернула душу наизнанку! Даже после того, как я узнала, о чём шла тогда речь, не вспомнила ничего.
Конечно, подтолкнуло меня к этому отсутствие возможности обсудить то, что не давало мне покоя, то самое юнгианское одиночество. Мне вредно во всём этом вариться, вредно быть запертой в своей голове, как в одиночной камере, вот и накипело, наболело, выплеснулось помимо моей воли и в разговоре с теми людьми, кого я не хотела бы посвящать ни во что, совсем ни во что из сказанного.
Но - я на несколько минут утратила над собой контроль.
Это - мой самый страшный кошмар, облечённый в слова.
Я утратила контроль над собой.
Это, пожалуй, единственное, что для меня абсолютно неприемлемо и по-настоящему страшно.
Вместе с тем, я отдаю себе отчёт, что это не случайность, которая может повториться в любой момент с непонятной закономерностью. Я отдаю себе отчёт в том, что всего-навсего поймала психотический симптом в мании. Раньше такого не случалось, потому что это в принципе первая моя мания, до этого были только гипомании, притом в тот день была терминальная стадия фазы, которую я благополучно усилила алкоголем. Ну и получила психотический симптом. В депрессии я их ловлю регулярно, но они не столь пугающие, почему-то психотические симптомы в депрессии не включает провалы в памяти, но я знаю, что такое может быть, и при БАР это вполне вписывается в картину.
Условно говоря, это нормально, насколько вообще можно это слово применить к психическому заболеванию.
Нормально. Но пугающе чрезвычайно.
И всё равно всё сводится к тому, что я не умею о себе заботиться и беречь себя от нервных встрясок и психофизических перенапряжений.
***
Сегодня солнечно. Погода очень сильно влияет на моё настроение, и я рада, что сегодня есть возможность погулять по солнцу.
***
Постоянно возвращаюсь мыслями к предыдущей субботе, к нашему шабашу, когда был первый провал в памяти. Не могу перестать об этом думать.
Это не "чёрная дыра" в череде воспоминаний, нет. Я прекрасно помню визуальный ряд, ощущения и самоощущение. Помню, в какой позе сидела, с кем говорила, помню, что смотрела в окно, и что там видела. Помню время. Помню, как текли в три ручья по лицу и шее слёзы, но, несмотря на это, говорила я быстро и чётко, без запинок, не сбиваясь.
Один нюанс.
Я не помню ни слова из того, ЧТО я говорила.
В нашу следующую встречу пришлось аккуратно прощупывать, что же было сказано, изо всех сил старалась не выдать, что сама я об этом понятия не имею. Что ж, выяснила. Часть, по крайней мере. И аж волосы зашевелились: я говорила о таких личных вещах, о таких больных, таких... сокровенных даже... И не помню этого! Не помню, как, фактически, вывернула душу наизнанку! Даже после того, как я узнала, о чём шла тогда речь, не вспомнила ничего.
Конечно, подтолкнуло меня к этому отсутствие возможности обсудить то, что не давало мне покоя, то самое юнгианское одиночество. Мне вредно во всём этом вариться, вредно быть запертой в своей голове, как в одиночной камере, вот и накипело, наболело, выплеснулось помимо моей воли и в разговоре с теми людьми, кого я не хотела бы посвящать ни во что, совсем ни во что из сказанного.
Но - я на несколько минут утратила над собой контроль.
Это - мой самый страшный кошмар, облечённый в слова.
Я утратила контроль над собой.
Это, пожалуй, единственное, что для меня абсолютно неприемлемо и по-настоящему страшно.
Вместе с тем, я отдаю себе отчёт, что это не случайность, которая может повториться в любой момент с непонятной закономерностью. Я отдаю себе отчёт в том, что всего-навсего поймала психотический симптом в мании. Раньше такого не случалось, потому что это в принципе первая моя мания, до этого были только гипомании, притом в тот день была терминальная стадия фазы, которую я благополучно усилила алкоголем. Ну и получила психотический симптом. В депрессии я их ловлю регулярно, но они не столь пугающие, почему-то психотические симптомы в депрессии не включает провалы в памяти, но я знаю, что такое может быть, и при БАР это вполне вписывается в картину.
Условно говоря, это нормально, насколько вообще можно это слово применить к психическому заболеванию.
Нормально. Но пугающе чрезвычайно.
И всё равно всё сводится к тому, что я не умею о себе заботиться и беречь себя от нервных встрясок и психофизических перенапряжений.
***
Сегодня солнечно. Погода очень сильно влияет на моё настроение, и я рада, что сегодня есть возможность погулять по солнцу.
пятница, 17 января 2020
Идущие сквозь огонь да сохранят пламя в сердцах своих.
Думала, что отпустило. В прошлую субботу думала. Небывало интенсивная мания продолжается. Рекорд по силе и длительности, однозначно.
***
К концу дня я немного расслабилась и за то поплатилась. Вся чудовищная накопленная усталость вылезла в небрежности движений, и я навернулась с лестницы. Ну, как навернулась - пропустила ступеньку (потому что шла, уткнувшись в телефон), подвернула ногу и приземлилась через ступеньку с размаху на подвёрнутую ногу. От боли из глаз фонтаном искры брызнули. Ступню от самой щиколотки не чувствовала минуты три вообще, потом чувствительность потихоньку вернулась. Но главное - никто ничего не заметил даже.
Боль может быть любой силы, никто вокруг не заметит, что мне больно, только если я сама не захочу этого показать. Это факт. Шах и мат всем, кто не верил.
***
Ходили по магазинам. Спустя семь месяцев жизни здесь я всё ещё могу довести своих бабонек до крайней степени удивления, граничащей с когнитивным диссонансом.
Хожу на работу в берцах и джаз-кроссах, сегодня была в миленьких белых кожаных кедах с абсолютно плоской подошвой, а искала полусапожки на высоком тонком каблуке. Капризно так искала, со знанием дела. Девочки тихо... изумлялись.
По дороге зашли в ювелирный (Ян зацепилась языками с работающей там знакомой, под разговор зашли посмотреть-померить). Мне было откровенно скучно, чего я не стеснялась показывать: золото я не люблю, к бриллиантам равнодушна, а ничего другого там не было. Но чтобы скоротать время, всё же походила вдоль витрин, и вдруг совершенно внезапно глянулось мне одно колечко, нечто вроде тонких листиков с перемычками из маленьких камней. Изящное, тонкое, небольшое. Как-то по-эльфийски немного выглядит. На безымянный палец село, как влитое. Сфотографировала, не удержалась. Скидываю фото Майтимо, посмотри, мол, красота какая, в кои-то веки мне понравилось что-то золотое, да ещё и с бриллиантами... А он возьми да и спроси про цену. Да ещё и фотографию сохранил. Подарю, говорит. Приятно. Никогда ведь даже близко ничего подобного не получала...
***
Я не умею о себе заботиться.
Нет, в быту всё нормально и налажено, с самообслуживанием никаких затыков нет, но в заботу не могу, убейте, а не могу. Не выдерживаю режим сна. Не получается. Никак. С режимом питания тоже вечно хрень какая-то, ем фигню всякую и непонятно когда. Депрессанты пью, как не в себя. На одежду забиваю. Много волнуюсь.
(Самое время вспомнить, как тот, кого вспоминать не хочется, называл своим морем и говорил, что его море без него волнуется, не правда ли?)
Не могу беречь себя от переживаний.
Не то чтобы вот прям нужен мне кто был, но если человек - то такой, который захочет всё это делать ДЛЯ меня и ЗА меня. Заботиться обо мне. Я сама пыталась, не получилось. Не умею. Не выходит. Никак.
***
К концу дня я немного расслабилась и за то поплатилась. Вся чудовищная накопленная усталость вылезла в небрежности движений, и я навернулась с лестницы. Ну, как навернулась - пропустила ступеньку (потому что шла, уткнувшись в телефон), подвернула ногу и приземлилась через ступеньку с размаху на подвёрнутую ногу. От боли из глаз фонтаном искры брызнули. Ступню от самой щиколотки не чувствовала минуты три вообще, потом чувствительность потихоньку вернулась. Но главное - никто ничего не заметил даже.
Боль может быть любой силы, никто вокруг не заметит, что мне больно, только если я сама не захочу этого показать. Это факт. Шах и мат всем, кто не верил.
***
Ходили по магазинам. Спустя семь месяцев жизни здесь я всё ещё могу довести своих бабонек до крайней степени удивления, граничащей с когнитивным диссонансом.
Хожу на работу в берцах и джаз-кроссах, сегодня была в миленьких белых кожаных кедах с абсолютно плоской подошвой, а искала полусапожки на высоком тонком каблуке. Капризно так искала, со знанием дела. Девочки тихо... изумлялись.
По дороге зашли в ювелирный (Ян зацепилась языками с работающей там знакомой, под разговор зашли посмотреть-померить). Мне было откровенно скучно, чего я не стеснялась показывать: золото я не люблю, к бриллиантам равнодушна, а ничего другого там не было. Но чтобы скоротать время, всё же походила вдоль витрин, и вдруг совершенно внезапно глянулось мне одно колечко, нечто вроде тонких листиков с перемычками из маленьких камней. Изящное, тонкое, небольшое. Как-то по-эльфийски немного выглядит. На безымянный палец село, как влитое. Сфотографировала, не удержалась. Скидываю фото Майтимо, посмотри, мол, красота какая, в кои-то веки мне понравилось что-то золотое, да ещё и с бриллиантами... А он возьми да и спроси про цену. Да ещё и фотографию сохранил. Подарю, говорит. Приятно. Никогда ведь даже близко ничего подобного не получала...
***
Я не умею о себе заботиться.
Нет, в быту всё нормально и налажено, с самообслуживанием никаких затыков нет, но в заботу не могу, убейте, а не могу. Не выдерживаю режим сна. Не получается. Никак. С режимом питания тоже вечно хрень какая-то, ем фигню всякую и непонятно когда. Депрессанты пью, как не в себя. На одежду забиваю. Много волнуюсь.
(Самое время вспомнить, как тот, кого вспоминать не хочется, называл своим морем и говорил, что его море без него волнуется, не правда ли?)
Не могу беречь себя от переживаний.
Не то чтобы вот прям нужен мне кто был, но если человек - то такой, который захочет всё это делать ДЛЯ меня и ЗА меня. Заботиться обо мне. Я сама пыталась, не получилось. Не умею. Не выходит. Никак.
суббота, 11 января 2020
Идущие сквозь огонь да сохранят пламя в сердцах своих.
Хотела пост про депрессию и вчера, а получается сегодня и не про депрессию. Жизнь так непредсказуема.
Этот кошмарно долгий и просто кошмарный день наконец закончился.
Я ушла по силам в минус, это такое дно, что дальше просто некуда. Сейчас, когда меня наконец оставили в покое, и можно немного расслабиться, нервная система тупо не знает, что делать - смеяться или плакать. Получаются только сухие спазмы диафрагмы, и со стороны, должно быть, кажется, что я задыхаюсь.
День сегодня был выстроен таким образом, что мы просто делали одну и ту же программу для двух разных групп детей, в первой половине дня и во второй. Утром всё было в порядке, но днём перед точно теми же действиями, простыми, привычными, в общем, я поймала паническую атаку. Задыхаться от невыносимого животного ужаса и страдать от жары и холода одновременно, почти ничего не видя из-за цветных звёзд перед глазами, неприкольно в принципе. Особенно если через минуту выходить на сцену.
Я скручиваю себя в бараний рог и выживаю только за счёт воли.
Самочувствие - пропущенный через мясорубку лимон. Слегка потряхивает, немного подташнивает, по-прежнему не могу ни засмеяться, ни заплакать, подспудно чувствую, что ни на то, ни на другое тупо нет сил. Эмоциональной энергии. Я вымотана до последнего рубежа. Дальше - даже не нервный срыв уже, а нервный припадок. Мне, блин, страшно.
Этот кошмарно долгий и просто кошмарный день наконец закончился.
Я ушла по силам в минус, это такое дно, что дальше просто некуда. Сейчас, когда меня наконец оставили в покое, и можно немного расслабиться, нервная система тупо не знает, что делать - смеяться или плакать. Получаются только сухие спазмы диафрагмы, и со стороны, должно быть, кажется, что я задыхаюсь.
День сегодня был выстроен таким образом, что мы просто делали одну и ту же программу для двух разных групп детей, в первой половине дня и во второй. Утром всё было в порядке, но днём перед точно теми же действиями, простыми, привычными, в общем, я поймала паническую атаку. Задыхаться от невыносимого животного ужаса и страдать от жары и холода одновременно, почти ничего не видя из-за цветных звёзд перед глазами, неприкольно в принципе. Особенно если через минуту выходить на сцену.
Я скручиваю себя в бараний рог и выживаю только за счёт воли.
Самочувствие - пропущенный через мясорубку лимон. Слегка потряхивает, немного подташнивает, по-прежнему не могу ни засмеяться, ни заплакать, подспудно чувствую, что ни на то, ни на другое тупо нет сил. Эмоциональной энергии. Я вымотана до последнего рубежа. Дальше - даже не нервный срыв уже, а нервный припадок. Мне, блин, страшно.
пятница, 10 января 2020
Идущие сквозь огонь да сохранят пламя в сердцах своих.
Привычки вести дневник нет, и получается вот такая фигня... Это плохо, ибо нужнополезная, одобренная психиатром рефлексия, не находя отражения в словах, уходит в пустоту, и пользы от неё на порядок меньше. Meh. Буду исправляться.
Боль ещё в том, что хочется писать в депрессии, а можется - в мании, но такая сейчас каша в голове адская...
Впрочем, я попробую.
***
Сегодня пятница. В понедельник меня внезапно накрыло чувство беспросветного одиночества, небом на голову свалилось осознание, что я здесь совершенно одна, что нет друзей, нет близких, ни помощи нет, ни поддержки. И когда хочется плакать, но нет сил на рыдания - это, чёрт возьми, крайне странные ощущения. Сидишь молча, раскачиваешься вперёд-назад, а из глаз непрерывно текут слёзы, заливая лицо, шею, грудь...
А потом оказывается, что это была терминальная стадия фазы. Пик. И маятник качнулся. Здравствуй, мания. Это тоже безумно тяжело и плохо.
Я пью каждый день. Утром - кофе, встряхнуть нервную систему, чтобы улыбка не комкалась, вечером - вино, чтобы просто заснуть могла. Без этих допингов я уже скорее мертва, чем жива, а ими довела себя до того, что в пмс чуть не умираю, от боли звёздочки перед глазами разлетаются. Но я хотя бы просыпаюсь вовремя и могу заснуть раньше двух-трёх ночи, и поэтому ни от кофеина, ни от алкоголя не откажусь.
***
Формировать ленту в новом инстаграме было занятно. В конце концов, я ограничилась очень малым количеством подписок, но совершенно случайно нашла англоязычного блогера, товарища по несчастью...
Ох, какое облегчение знать, что это не я такая слабачка. Что хотеть поддержки и помощи, отчаянно в ней нуждаться - это для нас нормально. Как и тащить всё, и вывозить, этой поддержки не прося. Не получая. Сам, всё, всё сам, на пределе, на исходе сил, крича в пустоту в груди, через порезы на руках, через литры того, что медленно меня убивает, бессильно ссутулившись, но ещё держась, в одиночестве, как в открытом космосе.
Это нормально.
Эру, какое же облегчение в этом знании. И вместе с ним - боль за каждого, кто испытывает то же, что и я. Острое сострадание к ним всем. К нам всем.
***
Мания очень хорошо прослеживается в изменении речевых повадок. И ещё - в частых резких сменах направления мыслей.
***
Во вторник я гуляла босиком по снегу. Ради фотографий, которые получились, по моему скромному разумению, неплохо. Да и вообще, пост вышел именно таким, как я хотела.
В среду я ходила в аптеку, потом часа два не могла перестать угорать с их "приходите ещё". Come on, ребята, я у вас бинты покупаю, как по расписанию, вы уже узнаёте меня в лицо - и такое ляпнуть... ну спасибо, что. Здесь искренне ржущая физиономия, если что. Никаких негативных эмоций.
И тоже в среду - очередная серия "Мыслить, как преступник" (подсела, совсем подсела). Я умираю с перевода. Santa Muerte - Святая Смерть, мексиканская фишка, достаточно известная в мире. Поставить сериал на паузу, чтобы проржаться, мне понадобилось на гениальной фразе: «Они боятся Святого Смертя...»
Ну c'est génial же.
Сразу фэндом «Ромео и Джульетты» вспоминается, вот это вот всё...
В четверг, сиречь вчера, я думала о субботнем, сиречь завтрашнем, мероприятии на работе, на которое мне надо будет надеть платье. Платья у меня либо с коротким рукавом, либо есть одно с длинными, но абсолютно прозрачными рукавами. Думала я, значит, об этом, смотрела на свои руки и хотела цитировать Дюма: «...у д'Эпернона запястье разрезано, как испанский рукав...» То ли рыдала от смеха, то ли смеялась сквозь слёзы. Ну, запястье, положим, выглядит ещё достаточно прилично, ранка стянулась, и её уже можно замаскировать консилером. Можно даже на время мероприятия пластырь снять. Но вот левое предплечье... если и не как испанский рукав, то почти. Края раны сходятся медленно и тяжело, выглядит она пока ещё жутковато.
Ну да ладно, что-нибудь придумаю. Телесные пластыри, в конце концов, уже изобрели.
***
И мысли, носить которые в голове почти физически тяжело.
***
Женя. Женечка. Любовь всей моей жизни. Ты носишь в груди моё сердце уже целую четверть моей маленькой жизни.
Насколько возможно мне уйти от тебя? Уйти теперь, «когда обрушилось счастье»...
Мне нужна поддержка. Правда в том, что меня нельзя бросать одну, одну в этом вот всём, если я дорога тебе.
Но ты необщителен, замкнут, не слишком эмоционален...
А ещё правда в том, что я не могу ни винить, ни осуждать всех тех, кто от меня уходит. Бросает ли одним движением или просто растворяется в потоке дней - неважно. Ни осуждать, ни винить. Могу понять. И понимаю.
Никому не нужен такой груз, несамостоятельный человек, который много говорит о плохом. О мрачном. О своих переживаниях. Это та близость, которая мне нужна. Но это не нужно другим - и это вполне естественно, мы ищем позитивных переживаний, позитивных людей, моментов... Я, к сожалению, не такая.
«Every day, every moment
Pressure never lets me go»
Прости меня. Прости за это. Я могу отдать всю себя, всё, что есть во мне, но это - темнота, боль, страх, тоска. Вот то, что наполняет меня. То, чего никто добровольно не возьмёт.
Почти никто.
Потому что по какой-то неведомой причине есть человек, которому всё это нужно. Который всё это любит до полного самозабвения. Который ХОЧЕТ выслушивать, помогать, ухаживать, заботиться. Который прямым текстом сказал, что хочет посадить меня к себе на шею.
Который прекрасный друг и очень близкий мне человек.
Которого я не люблю.
My heart will overrule my mind, говорила я, но теперь... теперь сомневаюсь.
Мне кажется, оставшись с тобой, я буду мучить всех троих. Не лучше ли было бы уйти к тому, кто может и, самое главное, хочет поддерживать, заботиться, кто относится ко мне, как к маленькой девочке - и вместе с тем любит всем сердцем, кто истово хочет знать обо всех моих чувствах, проблемах, переживаниях, выслушивать всё, что я хочу высказать, заглядывать в ту чёрную дыру, которую я именую своей душою...
Я не знаю. Я потерялась, запуталась. Мне темно, холодно, одиноко и страшно.
***
Правда ещё и в том, что я, железная принцесса, устала быть сильной. Очень-очень устала.
Bring it bitches! I can handle anything!
Это факт.
«Я не хочу ни вставать, ни воевать, - скрежетало моё сердце. - Я хочу не быть.»
Это правда.
Очень многие слова из "Чёрного лебедя" я присваиваю и говорю уже от своего имени, слишком уж всё это близко. И я, так же, как и он, несмотря ни на что, зажимая уши, чтобы не слышать едкого скрежета в груди, и закусывая губы, чтобы не закричать, через всё и несмотря ни на что, так же, как он - и встаю, и воюю.
И хочу не быть.
И больше не стесняюсь этого, ничего из этого. Не стесняюсь того, что устала, как и не стесняюсь своего очень обычного, очень девичьего желания перестать воевать. Перестать быть сильной. Опереться на чью-то руку, спрятаться в чьих-то объятиях, уткнуться в чью-то грудь, закрыть глаза и вздохнуть, чувствуя себя наконец в безопасности, чувствуя себя спокойно. Быть защищённой.
Я хотела бы выкинуть это гадкое "чьё-то", я бы больше всего на свете хотела произнести здесь имя, драгоценное имя, привычную свою молитву, да только я не знаю, нужно ли это Жене. Захочет ли он этого. Никто не имеет права требовать подобного от другого, и не хотеть такой ноши - это естественно.
Вот я и не хочу её. Да, я железная. Да, сильная. Но я "удочерила родителей", когда мне было около шести лет, и всё это время я тащила не только себя, но и их, и эпизодически - бабушек, и партнёров, и иногда - друзей.
И вот только сейчас, оказавшись в этом подобии изоляции, без помощи и поддержки - но зато и с необходимостью отвечать только за себя, я стала от этого отходить.
«А что, оказывается, можно по-другому?!»
И вот она, правда. В том, что я так хочу принадлежать тому, кто владеет моим сердцем, но слишком со мною сложно... и слишком мне сложно.
Так хочется знать, что будет дальше. Что у него на душе и в голове. Но увы.
***
Из меня бьёт поток энергии; я много, часто, долго, громко и искренне смеюсь; искрюсь глазами; полнюсь идеями; изнываю от нетерпения; томлюсь бездействием. Это страшно изматывает. Кажется, впервые за долгое время это мания, а не гипомания. В голове каша, как я и говорила, но, надеюсь, я ничего не упустила.
В любом случае, сегодня будет ещё один пост.
Боль ещё в том, что хочется писать в депрессии, а можется - в мании, но такая сейчас каша в голове адская...
Впрочем, я попробую.
***
Сегодня пятница. В понедельник меня внезапно накрыло чувство беспросветного одиночества, небом на голову свалилось осознание, что я здесь совершенно одна, что нет друзей, нет близких, ни помощи нет, ни поддержки. И когда хочется плакать, но нет сил на рыдания - это, чёрт возьми, крайне странные ощущения. Сидишь молча, раскачиваешься вперёд-назад, а из глаз непрерывно текут слёзы, заливая лицо, шею, грудь...
А потом оказывается, что это была терминальная стадия фазы. Пик. И маятник качнулся. Здравствуй, мания. Это тоже безумно тяжело и плохо.
Я пью каждый день. Утром - кофе, встряхнуть нервную систему, чтобы улыбка не комкалась, вечером - вино, чтобы просто заснуть могла. Без этих допингов я уже скорее мертва, чем жива, а ими довела себя до того, что в пмс чуть не умираю, от боли звёздочки перед глазами разлетаются. Но я хотя бы просыпаюсь вовремя и могу заснуть раньше двух-трёх ночи, и поэтому ни от кофеина, ни от алкоголя не откажусь.
***
Формировать ленту в новом инстаграме было занятно. В конце концов, я ограничилась очень малым количеством подписок, но совершенно случайно нашла англоязычного блогера, товарища по несчастью...
Ох, какое облегчение знать, что это не я такая слабачка. Что хотеть поддержки и помощи, отчаянно в ней нуждаться - это для нас нормально. Как и тащить всё, и вывозить, этой поддержки не прося. Не получая. Сам, всё, всё сам, на пределе, на исходе сил, крича в пустоту в груди, через порезы на руках, через литры того, что медленно меня убивает, бессильно ссутулившись, но ещё держась, в одиночестве, как в открытом космосе.
Это нормально.
Эру, какое же облегчение в этом знании. И вместе с ним - боль за каждого, кто испытывает то же, что и я. Острое сострадание к ним всем. К нам всем.
***
Мания очень хорошо прослеживается в изменении речевых повадок. И ещё - в частых резких сменах направления мыслей.
***
Во вторник я гуляла босиком по снегу. Ради фотографий, которые получились, по моему скромному разумению, неплохо. Да и вообще, пост вышел именно таким, как я хотела.
В среду я ходила в аптеку, потом часа два не могла перестать угорать с их "приходите ещё". Come on, ребята, я у вас бинты покупаю, как по расписанию, вы уже узнаёте меня в лицо - и такое ляпнуть... ну спасибо, что. Здесь искренне ржущая физиономия, если что. Никаких негативных эмоций.
И тоже в среду - очередная серия "Мыслить, как преступник" (подсела, совсем подсела). Я умираю с перевода. Santa Muerte - Святая Смерть, мексиканская фишка, достаточно известная в мире. Поставить сериал на паузу, чтобы проржаться, мне понадобилось на гениальной фразе: «Они боятся Святого Смертя...»
Ну c'est génial же.
Сразу фэндом «Ромео и Джульетты» вспоминается, вот это вот всё...
В четверг, сиречь вчера, я думала о субботнем, сиречь завтрашнем, мероприятии на работе, на которое мне надо будет надеть платье. Платья у меня либо с коротким рукавом, либо есть одно с длинными, но абсолютно прозрачными рукавами. Думала я, значит, об этом, смотрела на свои руки и хотела цитировать Дюма: «...у д'Эпернона запястье разрезано, как испанский рукав...» То ли рыдала от смеха, то ли смеялась сквозь слёзы. Ну, запястье, положим, выглядит ещё достаточно прилично, ранка стянулась, и её уже можно замаскировать консилером. Можно даже на время мероприятия пластырь снять. Но вот левое предплечье... если и не как испанский рукав, то почти. Края раны сходятся медленно и тяжело, выглядит она пока ещё жутковато.
Ну да ладно, что-нибудь придумаю. Телесные пластыри, в конце концов, уже изобрели.
***
И мысли, носить которые в голове почти физически тяжело.
***
Женя. Женечка. Любовь всей моей жизни. Ты носишь в груди моё сердце уже целую четверть моей маленькой жизни.
Насколько возможно мне уйти от тебя? Уйти теперь, «когда обрушилось счастье»...
Мне нужна поддержка. Правда в том, что меня нельзя бросать одну, одну в этом вот всём, если я дорога тебе.
Но ты необщителен, замкнут, не слишком эмоционален...
А ещё правда в том, что я не могу ни винить, ни осуждать всех тех, кто от меня уходит. Бросает ли одним движением или просто растворяется в потоке дней - неважно. Ни осуждать, ни винить. Могу понять. И понимаю.
Никому не нужен такой груз, несамостоятельный человек, который много говорит о плохом. О мрачном. О своих переживаниях. Это та близость, которая мне нужна. Но это не нужно другим - и это вполне естественно, мы ищем позитивных переживаний, позитивных людей, моментов... Я, к сожалению, не такая.
«Every day, every moment
Pressure never lets me go»
Прости меня. Прости за это. Я могу отдать всю себя, всё, что есть во мне, но это - темнота, боль, страх, тоска. Вот то, что наполняет меня. То, чего никто добровольно не возьмёт.
Почти никто.
Потому что по какой-то неведомой причине есть человек, которому всё это нужно. Который всё это любит до полного самозабвения. Который ХОЧЕТ выслушивать, помогать, ухаживать, заботиться. Который прямым текстом сказал, что хочет посадить меня к себе на шею.
Который прекрасный друг и очень близкий мне человек.
Которого я не люблю.
My heart will overrule my mind, говорила я, но теперь... теперь сомневаюсь.
Мне кажется, оставшись с тобой, я буду мучить всех троих. Не лучше ли было бы уйти к тому, кто может и, самое главное, хочет поддерживать, заботиться, кто относится ко мне, как к маленькой девочке - и вместе с тем любит всем сердцем, кто истово хочет знать обо всех моих чувствах, проблемах, переживаниях, выслушивать всё, что я хочу высказать, заглядывать в ту чёрную дыру, которую я именую своей душою...
Я не знаю. Я потерялась, запуталась. Мне темно, холодно, одиноко и страшно.
***
Правда ещё и в том, что я, железная принцесса, устала быть сильной. Очень-очень устала.
Bring it bitches! I can handle anything!
Это факт.
«Я не хочу ни вставать, ни воевать, - скрежетало моё сердце. - Я хочу не быть.»
Это правда.
Очень многие слова из "Чёрного лебедя" я присваиваю и говорю уже от своего имени, слишком уж всё это близко. И я, так же, как и он, несмотря ни на что, зажимая уши, чтобы не слышать едкого скрежета в груди, и закусывая губы, чтобы не закричать, через всё и несмотря ни на что, так же, как он - и встаю, и воюю.
И хочу не быть.
И больше не стесняюсь этого, ничего из этого. Не стесняюсь того, что устала, как и не стесняюсь своего очень обычного, очень девичьего желания перестать воевать. Перестать быть сильной. Опереться на чью-то руку, спрятаться в чьих-то объятиях, уткнуться в чью-то грудь, закрыть глаза и вздохнуть, чувствуя себя наконец в безопасности, чувствуя себя спокойно. Быть защищённой.
Я хотела бы выкинуть это гадкое "чьё-то", я бы больше всего на свете хотела произнести здесь имя, драгоценное имя, привычную свою молитву, да только я не знаю, нужно ли это Жене. Захочет ли он этого. Никто не имеет права требовать подобного от другого, и не хотеть такой ноши - это естественно.
Вот я и не хочу её. Да, я железная. Да, сильная. Но я "удочерила родителей", когда мне было около шести лет, и всё это время я тащила не только себя, но и их, и эпизодически - бабушек, и партнёров, и иногда - друзей.
И вот только сейчас, оказавшись в этом подобии изоляции, без помощи и поддержки - но зато и с необходимостью отвечать только за себя, я стала от этого отходить.
«А что, оказывается, можно по-другому?!»
И вот она, правда. В том, что я так хочу принадлежать тому, кто владеет моим сердцем, но слишком со мною сложно... и слишком мне сложно.
Так хочется знать, что будет дальше. Что у него на душе и в голове. Но увы.
***
Из меня бьёт поток энергии; я много, часто, долго, громко и искренне смеюсь; искрюсь глазами; полнюсь идеями; изнываю от нетерпения; томлюсь бездействием. Это страшно изматывает. Кажется, впервые за долгое время это мания, а не гипомания. В голове каша, как я и говорила, но, надеюсь, я ничего не упустила.
В любом случае, сегодня будет ещё один пост.
пятница, 06 сентября 2019
Идущие сквозь огонь да сохранят пламя в сердцах своих.
Сижу в аэропорту Пекина и с трудом верю, что эта катавасия совсем скоро закончится.
Неделька выдалась не из лёгких.
Сначала был похерен с любовью написанный сентябрьский учебный план. Уже в сентябре. Что мешало просмотреть его заранее и зачем меня так подставлять - непонятно, но делать что-то, что нужно ещё вчера, а желательно - на прошлой неделе... Так себе удовольствие. И ещё по ходу дела импровизировать с ежедневными уроками - плана нет, а дети никуда не делись.
Подготовка к поездке в Россию тоже никуда не делась. Билеты на самолёт, туда, обратно. Билеты на поезд, туда, обратно. Стыковка по времени. Поиск кого-то, кто встретит в Пекине, ибо добираться по китайскому городу без знания китайского языка из точки А в точку Б в гордом одиночестве - это даже для меня слишком экстремально. Коллеги не могут. Могут только дать карту метро и сориентировать, как проехать. Истерики, страх, потеря остатков совести. Докопалась до знакомого знакомой маминой подруги - успех, на обратной дороге таки захватит коллега.
Через гнев, отрицание и принятие новый учебный план всё же написан. «В пятницу с утра у тебя два урока, а потом демонстрационный урок для преподавателей английского.» Это для меня хуже смерти. Показательные выступления, подлежащие оценке - большой ужас из театрального училища, из которого меня, кстати, отчислили. Извелась ещё за несколько дней.
Ладно, взяла себя в руки и вперёд, бывало и хуже, я железная, я выдержу.
Ссора с дорогим человеком. Два дня с тяжёлым горячим камнем в груди, два дня в ядом жгущей тоске.
Любая мелочь вышибает из равновесия, улыбка напоминает не оскал, не то гримасу боли. Дети плюются морковкой, я убиваюсь веником и пытаюсь слиться со стеной.
Тело реагирует совершенно неадекватно. Предсказуемо, конечно, и ничего по-настоящему неожиданного оно не выкинуло, но неадекватно.
«Даже не пытайся засунуть в меня еду, всё выдам обратно!», через полчаса: «Так, и почему ты меня не кормишь? Хочешь уморить голодом?! Нна, прочувствуй, что я уже помираю!»
«Спать после нескольких часов скаканий с детьми? Не-а, и не подумаю, полежи-ка три часа с закрытыми глазами в тщетных попытках уснуть, подумай о жизни», в семь вечера: «Э, мать, ты днём не спала - кто виноват? Ты как хочешь, а я отключаюсь».
«Что-то мы давненько в депрессии... Давай-ка тебя швырнёт в гипоманиакальную фазу накануне очень загруженного тяжёлого дня и за день до поездки. И вечером, чтобы ты не спала часов до двух.»
В середине недели колени радостно сказали «привет!» последствиям реактивной артропатии, опять болят и слегка отекают, и хожу я, как Русалочка - каждый шаг, как по острым ножам. Дело, конечно, в нервах, но простеньким и безотказным любимым противовоспалительным как раз для таких случаев запастись надо.
Ну и вишенка - пока ехала в поезде, заболела спина. Очень неприятно заболела, где-то примерно посередине, так, что кажется - сейчас переломлюсь.
И вот мне осталось чуть больше суток бега, и совсем кошмар останется позади, можно будет войти в колею спокойной жизни ещё на три месяца. Серьёзно, даже не верится. Не верится, что я вообще до этого момента дожила.
Неделька выдалась не из лёгких.
Сначала был похерен с любовью написанный сентябрьский учебный план. Уже в сентябре. Что мешало просмотреть его заранее и зачем меня так подставлять - непонятно, но делать что-то, что нужно ещё вчера, а желательно - на прошлой неделе... Так себе удовольствие. И ещё по ходу дела импровизировать с ежедневными уроками - плана нет, а дети никуда не делись.
Подготовка к поездке в Россию тоже никуда не делась. Билеты на самолёт, туда, обратно. Билеты на поезд, туда, обратно. Стыковка по времени. Поиск кого-то, кто встретит в Пекине, ибо добираться по китайскому городу без знания китайского языка из точки А в точку Б в гордом одиночестве - это даже для меня слишком экстремально. Коллеги не могут. Могут только дать карту метро и сориентировать, как проехать. Истерики, страх, потеря остатков совести. Докопалась до знакомого знакомой маминой подруги - успех, на обратной дороге таки захватит коллега.
Через гнев, отрицание и принятие новый учебный план всё же написан. «В пятницу с утра у тебя два урока, а потом демонстрационный урок для преподавателей английского.» Это для меня хуже смерти. Показательные выступления, подлежащие оценке - большой ужас из театрального училища, из которого меня, кстати, отчислили. Извелась ещё за несколько дней.
Ладно, взяла себя в руки и вперёд, бывало и хуже, я железная, я выдержу.
Ссора с дорогим человеком. Два дня с тяжёлым горячим камнем в груди, два дня в ядом жгущей тоске.
Любая мелочь вышибает из равновесия, улыбка напоминает не оскал, не то гримасу боли. Дети плюются морковкой, я убиваюсь веником и пытаюсь слиться со стеной.
Тело реагирует совершенно неадекватно. Предсказуемо, конечно, и ничего по-настоящему неожиданного оно не выкинуло, но неадекватно.
«Даже не пытайся засунуть в меня еду, всё выдам обратно!», через полчаса: «Так, и почему ты меня не кормишь? Хочешь уморить голодом?! Нна, прочувствуй, что я уже помираю!»
«Спать после нескольких часов скаканий с детьми? Не-а, и не подумаю, полежи-ка три часа с закрытыми глазами в тщетных попытках уснуть, подумай о жизни», в семь вечера: «Э, мать, ты днём не спала - кто виноват? Ты как хочешь, а я отключаюсь».
«Что-то мы давненько в депрессии... Давай-ка тебя швырнёт в гипоманиакальную фазу накануне очень загруженного тяжёлого дня и за день до поездки. И вечером, чтобы ты не спала часов до двух.»
В середине недели колени радостно сказали «привет!» последствиям реактивной артропатии, опять болят и слегка отекают, и хожу я, как Русалочка - каждый шаг, как по острым ножам. Дело, конечно, в нервах, но простеньким и безотказным любимым противовоспалительным как раз для таких случаев запастись надо.
Ну и вишенка - пока ехала в поезде, заболела спина. Очень неприятно заболела, где-то примерно посередине, так, что кажется - сейчас переломлюсь.
И вот мне осталось чуть больше суток бега, и совсем кошмар останется позади, можно будет войти в колею спокойной жизни ещё на три месяца. Серьёзно, даже не верится. Не верится, что я вообще до этого момента дожила.